родственница, он решает по звуку, когда надо повернуть налево. И тогда, хотя бы она тянула направо, он ее не слушается. После многих опытов я мог быть вполне уверен, что, когда она правит, он будет следовать показаниям своего слуха; и она потом часто ездила без меня – пони, очевидно, признал свои новые обязанности.

Пример выполнения животными долга сообща. (Одновременное возникновение идеи должного при одних и тех же обстоятельствах.)

Осенью 1886 г. я ехал позже 10 час. вечера из моего коттеджа к Baker’s End с несколькими приятелями, отправлявшимися домой. Спускаясь с подъема, мы очутились в густом тумане, так что свет фонарей экипажа не проникал в него и на 6 фут., – туман отражал свет подобно стене. На некотором расстоянии от дороги на станцию Магдас путь мой делал поворот почти под прямым углом. Здесь мы до такой степени не могли найтись, что направили лошадь на насыпь, на которую она карабкалась, вламываясь в изгородь. Мы все светили, и приятели мои пошли вперед. Я повернул пони и экипаж, затем сел в него, чтобы править назад: пони медленно подвигался, но почти вытягивал вожжи из моих рук. Я вылез, полагая, что вожжи зацепились за оглобли, – так как пони, казалось, всегда любил сильно натянутые вожжи на спусках, а здесь был именно уклон. Вожжи оказались совершенно в порядке. Вытащив фонарь, я подошел к голове пони, которую он наклонил, как только мог. Я увидел, что морда его была у самой спины моего черного Джэка (отец Пöнча), который стоял лицом в нему, уткнувшись носом в землю, указывая на дом. Я сел опять, сказал „пошел“, не действуя вожжами, но так как мы ехали мерным шагом, я старался с помощью бича измерять, на каком расстоянии они держались от изгородей. Они благополучно привезли меня на задний двор моего дома, а мои измерения показали, что они держались все время середины, кроме одного места, где справа была глубокая рытвина, отделенная от дороги очень тонким забором. Здесь они проехали на расстоянии 18 дюймов от левой стороны – удаленной от рытвины. Хотя ночь была холодная и аллюр был в темпе похоронного марша, лошадь стала совсем мокрой от пота, а собака запыхалась и высунула язык, когда мы въехали во двор – вероятно, от волнения при исполнении взятой ими на себя обязанности. Дорога делает шесть поворотов, в том числе три под прямым углом, тесных вообще, а в двух случаях, как мне кажется, не шире длины лошади с экипажем (память у меня отчетливая). Когда мы въехали во двор, я заметил маленькую подробность, указывающую на тесную аналогию между чувствами этих животных и человека при сходных обстоятельствах. Лошадь терлась головой о Джэка, а Джэк льнул своим лицом к пони. Взаимное поздравление, по случаю выполнения добровольно принятой обязанности, не могло бы быть более выразительным».

Интересна параллель между заключениями, сделанными г-м Джонсом из его наблюдений мотивов у животных, и заключениями о мотивах человеческих, изложенными в главе IV части («Чувство справедливости»). Различие между «непосредственно-нравственным» и «условно-нравственным», какое он делает, прямо соответствует сделанному в этой главе различению альтруистического чувства и чувства доальтруистического. Это соответствие тем важнее, что оно ведет к оправданию уверенности в естественном генезисе развитого нравственного чувства как в том, так и в другом случае. Если дисциплина жизни может создавать сознание долга в низших животных, она создает a fortiori то же и в человеке.

Вероятно, многие читатели заметят, что рассказы г-на Джонса напоминают поговорку, что «человек – бог собаки», и показывают, что чувство долга, развившееся у собаки, возникает из ее личного отношения к хозяину, точно так же как чувство долга в человеке вырастает из его отношения к его Творцу. Этим путем хорошо объясняются те поступки собак, которые г-н Джонс отличает, как «условно-нравственные»; но нельзя того же сказать о тех поступках, которые он называет «непосредственно-нравственными». В частности, поступок собаки, не желавшей кусать, когда ее укусили, но ограничившейся тем, что она помешала вторично ее укусить (здесь сказалось чисто христианское чувство, какого не бывает и у одного христианина на тысячу), – не был вызван обязанностями к хозяину. И этот крайний случай оправдывает сделанный иным путем вывод, что чувство долга независимо от чувства подчиненности.

Но если бы даже было верно, что подобное чувство долга, могущее быть в относительно неразвитом уме высших животных, порождается исключительно личным отношением к господину, отсюда не следовало бы, что в гораздо более развитом уме человека не может возникать чувство долга, независимое от личного отношения к высшему существу. Ибо опыт показывает, что в более широком разуме человека помимо такого мотива, как угождение Богу, может сложиться мотив оказания добра ближнему; и что чувство долга может становиться в связь как с первым, так и со вторым из этих мотивов. Нет спора, что многие в силу естественного влечения посвящают свою энергию филантропическим целям и делают это без всякой мысли о личном благе. В самом деле, попадаются люди, которые почувствовали бы себя оскорбленными, если бы им сказать, что они действуют с целью заслужить благоволение Божества.

Приложение Е

Ответ критикам[24]

(Нижеследующие возражения критикам первоначально появились в «Mind» за январь 1881 г. Я счел полезным дать им более прочное место здесь, ибо, делая их, я имел случай еще более выяснить некоторые из учений, изложенных на предыдущих страницах).

Автор, который пишет об этике и которому приходится трактовать о хорошем и дурном поведении, поставил бы себя в очень затруднительное положение, если бы ничего не сказал касательно цели поведения. Если бы не было возможности выяснить связь между мыслью о хорошем, лучшем и наилучшем поведении и результатами поведения, то нелегко было бы определить нравственные различия между последними. Делаю это замечание ввиду того, что г. Сиджвик, в своей статье (Mind, XVIII), озаглавленной «Этическая система Спенсера», цитирует мое выражение «поведение, не отвечающее идеалу», и говорит:

«Откровенно телеологическая точка зрения, с которой г-н Спенсер в этой книге рассматривает явления жизни вообще, должна быть отмечена, ибо в своих „Основаниях биологии“ он прилагал некоторые усилия к тому, чтобы избегать телеологических выводов».

Странно требовать, чтобы наука, имеющая своим предметом характер целей, преследуемых людьми, и характер средств, прилагаемых для достижения этих целей, ограничивалась положениями, в которых цели не подразумевались бы. Известного рода телеология подразумевается сама собой; вопрос лишь в том, законного ли она или незаконного свойства. Разницу между той и другой можно сейчас же выяснить при помощи