Лекс уже открыл рот, чтобы мне ответить, но тут послышался шум колес подъехавшей машины, потом хлопнула калитка — и через мгновение из-за угла дома появилась бабуля! Да-да, моя бабуля, живая и здоровая!

— Девочка моя… — срывающимся голосом произнесла она, подбегая ко мне. Я вскочила, опрокинув кресло, и бросилась ей в объятия.

— Бабушка… — рыдала я от счастья.

— Слава Богу, слава Богу! — рыдала и бабуля, прижимая меня к груди. Вволю наплакавшись, мы посмотрели друг на друга и засмеялись.

— Я говорила им, что ты жива, — сказала бабушка, посмотрев на сидящих за столом мужчин. — Говорила ведь, да?

— Конечно, мадам, говорили, — галантно ответил ей Лекс. — Присаживайтесь!

Бабуля села рядом, не выпуская моей руки.

— Боже мой, что с тобой сделали! — покачала она головой. — Бедная моя девочка! Ну ничего, мы все исправим. Я отвезу тебя в хорошую швейцарскую клинику, и через несколько недель ты будешь как огурчик, обещаю. А первым делом мы поедем в салон… Как ты себя чувствуешь, милая?

— Уже хорошо, — честно ответила я, — а ты? Ты уже вышла из больницы?

— А откуда ты знаешь, что я в ней была? — удивилась бабушка.

— Но как же… Этот урод, то есть Патрик, показывал мне статью из газеты…

— А-а, понятно, — кивнула бабуля. — Николя, налей-ка мне кофе, будь добр, и дайте пепельницу!

— Мадам, разве доктор не запретил вам курить? — укоризненно спросил Николя.

— Отстань! — отмахнулась от него бабушка. — Лучше скажите мне, мужчины, вы уже все ей разболтали, наверное? Не выдержали?

— Мы не сказали ни слова, — с обидой произнес комиссар. — И не собираемся.

— Правильно, — кивнула бабушка, — ей сейчас ни к чему нервничать.

— Полностью согласен с вами, — вставил слово Лекс. — Расскажем, когда все закончится.

— Да в чем дело? — не выдержала я. — Что у вас за тайны? Я имею право знать, что со мной произошло!

— Имеешь, родная, имеешь, — похлопала меня по руке бабушка, — но не сейчас, позже.

— Мадемуазель, лучше расскажите нам все, что помните, только не спеша, со всеми подробностями, — попросил комиссар и вытащил из кармана пиджака блокнот.

— А с чего начинать?

— С самого первого дня, когда вы с Мирандой Морель приехали в Довиль и поселились в отеле.

Я начала рассказывать. Перрен периодически перебивал меня, задавая всевозможные вопросы, докапываясь до каждой мелочи, вплоть до того, в чем я была одета каждый день пребывания у моря, что ела, что пила, о чем говорила с Мирандой. Потом заставил меня подробнейшим образом описать яхту, внешность капитана и Генри, а также то, как мы с «Александром» звонили в Париж из довильского почтового отделения. Очень заинтересовал комиссара мой разговор с горничной Максин. Лекс уже говорил ему об этом разговоре, но комиссар заставил меня вспомнить его во всех деталях.

— Значит, Максин понравилось красное бикини, — задумчиво повторил мои слова Перрен и посмотрел на Лекса.

— Да, подарок Миранды, — подтвердила я. — А что?

— Все понятно, мадемуазель, все понятно… Скажите, а вы оставляли в отеле записки перед тем, как уехать с так называемым Александром?

— Оставляла. Одну для Лекса, у портье. А вторую — в номере Миранды.

— А почему не у портье?

— А зачем? Номера у нас смежные, я решила, что если она вернется, то увидит записку сразу, на своей кровати, а если вдруг не вернется, то к чему записке лежать у месье Браза?

— Понятно… А что именно вы написали в той записке?

Я наморщила лоб:

— Точно не помню, что-то вроде: скоро вернусь, не сердись…

— Без уточнений, куда и с кем вы уезжаете?

— Без.

— Понятно? — комиссар вопросительно посмотрел на Николя, Лекса и бабушку.

Те одновременно кивнули и чуть ли не хором ответили:

— Понятно.

— Да что ж такое! — воскликнула я. — Почему всем все понятно, кроме меня? Это нечестно!

— Успокойся, Николь, всему свое время, — примирительно сказал Николя. — Твоя нервная система и так сильно пострадала за последние месяцы.

Я надулась.

— Вы что-то от меня упорно скрываете, и мне это не нравится.

— Съешь еще круассанчик, — ласково сказал Лекс, — и не обижайся. Ладно?

— Ладно, — буркнула я в ответ, — все равно я узнаю правду.

— Непременно, — заверила меня бабушка.

— Но у меня еще есть вопрос! — я умоляюще посмотрела на комиссара. — Кто такой этот Патрик? Чего он от меня хотел все-таки?

Комиссар вздохнул.

— Мадемуазель, вы действительно скоро все узнаете, даю слово. А пока не пытайте меня, договорились?

— Николь, дорогая, почему бы тебе не прилечь? — заботливо спросил Николя. Все сидящие за столом закивали, поддерживая его предложение.

— Вы просто хотите от меня избавиться, — обиженно сказала я, — чтобы обсудить свои тайны. Так вот. Я никуда не уйду. И с места не сдвинусь.

— До чего же упрямая! — вздохнула бабушка. — Вся в меня!

И гордо окинула взглядом мужчин.

— Мадемуазель, вы можете остаться, но при одном условии: сидеть тихо и молча. Никаких вопросов! — обратился ко мне комиссар.

— Согласна, — кивнула я, отстояв свое право сидеть с ними.

— Ну что, дорогие мои, начнем действовать? — спросила бабуля. — Что у нас по плану?

И у всех сразу сделались серьезные лица. Я чуть было не рассмеялась, но Николя так грозно посмотрел на меня, что я моментально перестала улыбаться, испугавшись, что меня прогонят.

— Мадам, думаю, вам пора в больницу, — сказал комиссар, — желательно прямо сейчас, чтобы уже к вечеру вы… кхм… умерли.

Я вытаращила на него глаза: что он несет?!

— Отлично, — почему-то обрадовалась бабуля, — доктор давно ждет моей команды. И уже сегодня я скоропостижно скончаюсь!

Да что происходит? Я даже пожалела, что осталась с ними, поскольку от услышанного у меня не только прибавилось вопросов, но и возникли опасения по поводу состояния здоровья всех присутствующих под этим каштаном. А они продолжали что-то обсуждать, полностью игнорируя мое присутствие.

— С тебя — оповещение прессы, — говорил комиссар, тыча карандашом в Лекса. — Желательно подключить телевидение, чтобы новость о смерти графини была в вечерних выпусках по всем каналам.

Лекс согласно кивал.

— Николя, вы, пожалуйста, возьмите на себя все юридические нюансы, связанные с процедурой оглашения завещания.

— Конечно, месье Перрен, мы это уже обсуждали. Наши адвокаты в курсе.