коммунистов, просвещенных и закаленных опытом упорной революционной борьбы, если эта партия сумела связать себя неразрывно со всей жизнью своего класса, а через него со всей массой эксплуатируемых и внушить этому классу и этой массе полное доверие, — только такая партия способна руководить пролетариатом в самой беспощадной, решительной, последней борьбе против всех сил капитализма»[32].

После того как заседание закончилось, делегаты пешком отправились на Марсово поле возложить венки на могилу Жертв революции. И Ленин шел среди них, что-то говорил то одному, то другому делегату. Алексей Иванович все хотел пробиться поближе к Владимиру Ильичу, идти рядом с ним, услышать, что он говорит, но народу было много, его оттесняли, и он сердился.

У могилы остановились. Некоторое время стояли в молчании, скорбно склонив головы. Положили венки и стали расходиться. Наступил тихий, теплый вечер. Алексей Иванович медленно шел в гостиницу. Он вспоминал во всех подробностях сегодняшний день. Вот он, Алексей Чибисов, простой человек, идет рядом с Лениным, он, гражданин Советской Республики, первой в мире республики рабочих и крестьян.

После первого заседания конгресс перенес свою деятельность в Москву. Вернулся туда и Чибисов.

Айна ждала его с нетерпением.

— Ну как, Алеша? Как все прошло?

Алексей принялся рассказывать. Но рассказ получился бессвязным. Он никак не мог сосредоточиться. Он был переполнен всем, что увидел и услышал на конгрессе. Отвлекался на неважные детали. Рассказывал, как выглядит Таврический дворец внутри, как они пришли, как сели, кто был в зале и в президиуме. В голову лезли ненужные подробности. Айна нетерпеливо перебивала его:

— Об этом потом, Алеша. Какой он, Ленин?

Он начал говорить о Ленине. Как был одет Ильич, как он поднялся на трибуну, взмахнул рукой, улыбнулся залу. Рассказал о докладе и о том, как ходил на Марсово поле и что там сказал Владимир Ильич. Он по нескольку раз возвращался к одному и тому же. Ему все казалось, что он не рассказал главного.

Конгресс продолжался до седьмого августа. Много узнал за эти недели Алексей Иванович. Только здесь он как следует понял, какой размах получило рабочее движение во всем мире после возникновения Советского государства.

20

Вскоре Алексей Иванович поехал в Ригу. Главной целью и причиной поездки Алексея Ивановича было свидание с отцом. В ответ на его письмо, посланное из Москвы, Иван Никандрович написал, что очень ждет сына.

В Риге Чибисов поселился в фешенебельной гостинице «Рим».

На другое утро Алексей Иванович вышел на залитую солнцем улицу. Как все знакомо! Каждый дом, каждое дерево. Скорее на родную Марининскую. Бульваром он пошел к вокзалу. Вот так же он ходил в реальное Хальбкугеля, на той же улице была женская гимназия, где училась Тина Подгоецкая, а направо мост через Западную Двину и причалы порта… У них выгружалась старая «Бирута»…

От вокзала он завернул на Марининскую. Как и прежде, здесь располагались маленькие лавчонки, торгующие готовым платьем. Вот булочная, где они всегда брали хлеб. Сердце его дрогнуло. Булочная… Он вспомнил, как, еще при жизни мамы, он был первоклассником, его послали купить пирожных для гостей, а он не удержался и съел по дороге два. Мама сердилась, а он обиделся и заявил, что отказывается от завтраков на три дня. Мама… Как редко он вспоминал о ней все эти годы… Вот и их дом. Такой же серый, невзрачный. Алексей Иванович в волнении остановился, постоял, поглядел на дом, на окна их комнаты — они выходили на улицу — и вошел в парадную. У обитой черной клеенкой двери со знакомой бляшкой «Страховое общество „Россия“» он позвонил. Ему открыла немолодая худенькая женщина с гладко зачесанными на прямой пробор волосами. Она удивленно взглянула на Алексея Ивановича, — видно, гости сюда приходили нечасто.

— Вам кого?

— Ивана Никандровича.

— Проходите, пожалуйста, в комнату, — приветливо пригласила женщина. — Он сейчас придет.

Алексей Иванович с трепетом вошел в такую знакомую ему столовую. Там стояли вещи, знакомые с детства. Стулья в коломянковых чехлах, квадратный обеденный стол, диванчик с круглыми, похожими на сосиски валиками и четырьмя подушками. Казалось, что и запах в комнате не изменился с тех пор. Чуть-чуть пахло лавандой и чем-то вкусным, печеным. Над старым буфетом висел портрет матери.

«Не сняли», — одобрительно подумал Алексей Иванович, и вдруг волна грусти, нежности, чего-то невозвратно потерянного нахлынула на него. Сердце сжалось, он с болью ощутил, что никогда не вернется время его детства и молодости.

В столовую вошла женщина, открыла буфет.

«Новая жена, — подумал Алексей Иванович и пристально поглядел на нее. Сравнил с матерью. — Нет, мама была красивее». Женщина почувствовала этот взгляд. Алексей Иванович заметил, как порозовели ее щеки.

— Вам, наверное, скучно, — проговорила она. — Хотите альбом посмотреть, пока дожидаетесь? Не знаю, чего это Иван Никандрович задержался.

Она протянула ему альбом в красном бархатном переплете с массивными медными застежками. Их старый семейный альбом. Алексей Иванович медленно, с волнением принялся листать толстые картонные страницы. На него смотрели знакомые с детства коричневые фотографии, с витиеватой золоченой надписью внизу: «Фотография Эдельмана, Рига». Вот мама в смешном платье, с наколкой на голове, отец с застывшим лицом и выпученными глазами, в форме штурмана, а между ними мальчик в кружевном белом воротничке — это он, Алеша, а вот его фотография в мореходном мундире, который подарил ему отец, когда он поступил в училище… А это тоже он в хаки, в соломенном шлеме, босиком на палубе. Любительский снимок профессора Кларка. Алексей послал его отцу из Австралии…

Он услышал, как у дверей тихо переговариваются. Понял, что вернулся отец, отложил альбом в сторону. В комнату вошел Иван Никандрович. Боже, что с ним стало! Маленький, сгорбленный старичок в круглых очках. Он близоруко взглянул на Алексея Ивановича.

— Чем могу служить? — по-старомодному спросил он и вдруг закричал: — Алеша, ты?!

Алексей Иванович схватил отца в объятия. Он сжимал его худенькое тело, целовал седые, редкие волосы. Очки у отца свалились на пол, но их не подняли. У обоих по щекам текли слезы. Они никак не могли отпустить друг друга. Женщина испуганно глядела на них.

— Алеша, Алеша! Неужели ты? — повторял Иван Никандрович, наконец освободившись от объятий сына. — Я и надежду потерял. Ах, какое счастье! Вот, Оля, мой сын Алексей. Познакомься. А это, Алеша, — старик немного замялся, — жена моя, Ольга Владимировна. После твоего отъезда она всем для меня стала, Алеша.

— Здравствуйте, Алексей Иванович, — сказала женщина и протянула ему маленькую твердую ладонь. Она глядела на него ожидающе и требовательно. «Осуждаешь отца?»