Морган, Эолейр и ситхи уселись в одну из лодок, и вскоре суденышко беззвучно заскользило по озеру. У противоположного берега они вошли в устье скрытой реки, где Морган видел лишь камыши, а потом некоторое время плыли вверх по течению. Наконец на берегах появились диковинные строения из ивовых веток и колючих растений, напоминавшие защитные стены, но слишком хрупкие. Постепенно стены стали подходить к самой кромке воды, и у Моргана возникло ощущение, будто они движутся вдоль туннеля из серого дерева и черного колючего кустарника.

Вскоре после этого он начал замечать других ситхи, сидевших на корточках у этих стен и наблюдавших за лодкой лишенными выражения золотыми глазами. Почти все они были в разноцветных деревянных или костяных доспехах. Моргану показалось, что их копья и мечи также сделаны не из металла, но глядя на холодные лица воинов, он не сомневался, что их оружие окажется столь же эффективным, как сталь.

Наконец они оказались в более широкой части реки с причалом из ивы и отгороженным местом на одном из берегов с крышей – конструкция оказалась еще более сложной – ветки с широкими листьями. На причале кто-то стоял, словно дожидался их долгие годы ради именно этого момента. Когда они приблизились, Морган увидел еще одного ситхи с такими же огненно-рыжими волосами, как у Иджа’аро. Он был без шлема, но в светло-зеленых деревянных доспехах, и на поясе у него висел меч в ножнах. Что-то в его лице показалось Моргану необычным, но он все еще находился слишком далеко, чтобы понять, в чем дело. По меньшей мере еще дюжина воинов ситхи застыла у него за спиной в спокойном ожидании.

– С’хью Кендрайа’аро! – позвал Джирики, легко спрыгивая из лодки на причал. – Я вижу, ты услышал о нашем прибытии. Мы оставили Х’ран Го-джао в полном порядке и безопасности.

– Ты привез смертных, – сказал рыжеволосый ситхи, скрестив на груди руки.

Слова ситхи прозвучали резко, и Морган подумал, что у него и Иджа’аро больше общего, чем просто цвет волос, тонкие длинные носы и высокие лбы. Может быть, он брат Иджа’аро? Отец? Из тихого разговора с графом Эолейром Морган уже знал, что возраст ситхи угадать практически невозможно.

Адиту помогла Эолейру перебраться с лодки на причал, а потом легко шагнула на него сама, ловкая, словно белка, перескакивающая с одной тонкой ветки на другую. Остальные ситхи последовали за ними, но не стали подходить и приветствовать тех, что столпились в глубине причала.

«Интересно, что это значит?» – подумал Морган.

Казалось, что-то невидимое разделяло две группы совершенно неразличимых внешне, но словно принадлежавших к разным племенам.

Джирики повернулся к Моргану и Эолейру.

– С’хью Кендрайа’аро – брат нашей матери.

– И, что еще важнее, – сказал Кендрайа’аро, – я – Защитник зида’я.

Теперь, когда Морган находился ближе, он увидел, что лицо защитника покрыто шрамами. Что-то оставило след, шедший от левого уголка рта почти до скулы, который исцелился не слишком удачно. В результате на лице ситхи застыла неизменная полуулыбка, а одно веко оставалось слегка опущенным, словно он щурился.

– У нас есть новости, Кендрайа’аро, – сказала Адиту.

Рыжий ситхи поднял руку.

– И они послужили достаточным поводом, чтобы привезти сюда смертных? Ко мне?

– Да, мы так поступили… – начал Джирики, но больше ему ничего не удалось сказать, потому что Кендрайа’аро его перебил, сделав шаг к графу Эолейру.

– Знай, что только прежний союз между нашими народами, эрнистириец, мешает мне убить вас обоих на месте. – Его голос прозвучал тихо, но в нем было нечто жесткое, отчего Моргану он показался криком. – Так что честь требует, чтобы вы оба покинули это место живыми. Но не более того. Какие бы знания вы ни искали, на какую бы сделку ни рассчитывали, вам отказано еще до того, как вы начали говорить. А теперь уходите, оставьте наш лес немедленно, или даже старые священные воспоминания о вашем благородном Синнахе и сражении у Эреб Иригу, когда наши народы бились бок о бок, не спасут ваши жалкие жизни.

Ярнульф и хикеда’я уже довольно сильно поднялись вверх от широкого подножия Урмшейма, но хотя они взбирались по склонам несколько дней, и даже самый высокий пик остался внизу, большая часть великой горы по-прежнему вздымалась над ними.

– Вскоре нам придется подниматься, связавшись веревкой, – сказал Ярнульф, когда они в конце дня остановились на отдых, выбрав для этого вертикальную расселину на скалистом склоне.

– Я буду решать, что мы будем делать, а чего не будем, – сказал ему Мако.

Раны на руках, полученные командиром норнов в схватке со скалиярами, сделали его еще более холодным и неприятным. У Ярнульфа не осталось сил на споры, он даже плечами пожимать не стал. В сотый раз он пожалел, что не повстречал Мако одного в пустоши, чтобы поступить с хладнокровным убийцей так, как он того заслужил. Он уже очень долго путешествовал вместе с хикеда’я и иногда забывал, что они с ним сделали и как он их всех презирает.

Расселина, давшая им приют, оказалась достаточно глубокой, и у Ярнульфа появилась возможность лечь и вытянуться во весь рост. Он уже давно научился не реагировать на высоту и холод, но сейчас мечтал о том, чтобы остаться здесь и больше никогда не двигаться. Ноги и руки у него дрожали от проделанной за день работы, и Ярнульф сомневался, что сумеет заснуть, а он знал, что с рассветом они снова полезут вверх. Единственным, хоть и слабым, утешением служил тот факт, что Мако и остальные хикеда’я согласились, что днем подъем будет безопаснее, они больше не боялись, что их миссия перестанет быть тайной – ведь теперь они находились высоко над всем миром.

Измученный от усталости и боли Ярнульф уже не понимал, что он здесь делает. Его главная цель, смысл всей жизни, не изменилась, но с каждым днем он все больше убеждался, что выбранный им способ ее достижения до смешного плох.

«Мне бы следовало убивать их поодиночке или парами, – думал он. – Это не только позволило бы мне получить некоторое удовольствие, но и реализовать собственное призвание. А теперь я все поставил на единственный бросок костей – все или ничего. Отец бы меня не одобрил».

Но так ли это? Отец был осторожным по натуре, но он часто повторял: «Бог не наклоняется вниз, чтобы протянуть свою руку, что бы ни говорила нам Церковь. Он хочет, чтобы сначала мы взобрались как можно ближе к нему».

Несомненно, Ярнульф взбирался вверх столько, сколько мог пожелать бог, но остальные его мотивы оставались неясными, они постепенно растворились в физических каждодневных усилиях, пусть и тех, что ему приходилось прикладывать вместе с ненавистными хикеда’я. И еще рядом находилась Нежеру…

Что в этой женщине-полукровке так озадачивало и завораживало его? Нет, речь не шла об обычном влечении, много раз говорил он себе, – его верность богу и отвращение к ее народу были неколебимы. Но он заметил, что она стала ему небезразлична, почему, он и сам не до конца понимал, быть может, из-за того, что в ее бездумных лозунгах и задавленных эмоциях он видел еще одну жертву рабства хикеда’я. Или все объяснялось тем, что она еще молода и он ощущал в ней потенциал, то, кем она могла бы стать, прежде чем холодные, жестокие обычаи Наккиги заморозят ее навсегда. В любом случае Ярнульф не мог отрицать своих чувств. И в те моменты, когда грезил наяву, он даже представлял себе, как пощадит лишь Нежеру и приведет ее к любящему богу – о котором она ничего не знает и без вмешательства Ярнульфа Белой Руки никогда и не узнает.