— Так ты уже простил Лиззи? — спрашиваю я.

— Думаю, да. Сама знаешь, на нее сложно сердиться.

— Ага.

Я молчу несколько секунд.

— Вообще-то, — говорю я взволнованным голосом, — я хотела спросить кое-что о ней, но не хочу ставить тебя в неловкое положение.

— Можешь спрашивать. В чем дело? — Он внимательно смотрит на меня, склонив голову набок.

— Просто… Когда мы встречались на днях, у меня возникло странное ощущение. Словно… я не знаю, словно она злилась на меня или типа того. Просто это было… — Я умолкаю и смотрю на землю. Тяжело лгать этим прекрасным глазам.

— Что просто?

— Извини. Мне не следует говорить с тобой о ней. Это не честно.

— Бек, — он слегка толкает меня в плечо, — просто скажи, о чем ты думаешь. Возможно, я смогу помочь.

— Я была так счастлива ее увидеть, но мне показалось, что она не испытывала того же. У меня было ощущение, что она тестирует меня, проверяет, что ли. Как будто не верит, что это действительно я. Меня это расстроило.

Никогда не помешает вызвать немного жалости к себе. Джек грустно смотрит на меня и сжимает мое колено, ладонь у него широкая и теплая. Потом убирает руку, а мне так хотелось бы, чтобы оставил. Он отвечает не сразу.

— Когда ты исчезла, Лиззи было очень тяжело, — наконец произносит он. — Все воспринимали ее как лучшую подругу пропавшей девушки. Людям было или неловко говорить с ней, или они просто выуживали у нее информацию о тебе.

— Это ужасно.

— Я знаю. Наверное, это просто изменило ее. Не знаю, рассказала ли она тебе, но сейчас она очень успешна.

— Нет, не говорила, — тихо отвечаю я.

— Да. Я очень горжусь ею. Она поднялась по карьерной лестнице на госслужбе. Кажется, некоторые родители ваших одноклассников сейчас у нее в подчинении. Все это взимосвязано. Тогда она была очень одинока. На несколько лет ушла в себя и полностью сконцентрировалась на учебе.

Я не знаю, что сказать. Он смотрит куда-то перед собой, взгляд туманный, задумчивый. Мой план дает обратный эффект; мне нужно заполучить Джека на свою сторону. Я жду, что он продолжит. Если я сейчас переведу разговор на себя, то буду выглядеть эгоисткой. Легкий ветерок колышет молодые зеленые насаждения, нагибая их тонкие стебли.

— От отца тоже никакой помощи, — продолжает он. — Он так пристыдил Лиззи, что ее не было дома, когда ты пришла в тот день… ну, ты знаешь. Все твердил, что наверняка ты просто сбежала. Это заставило ее чувствовать себя виноватой, словно она могла предотвратить случившееся.

— То, что произошло со мной, невозможно было предотвратить, — вставляю я, чувствуя удобный момент.

Его взгляд проясняется.

— Черт. Прости, Бек.

— Ничего, я сама начала. Рада, что теперь я знаю. Бедная Лиззи. Наверняка это было ужасно.

— Ты такая бескорыстная, — говорит он с мягкой улыбкой. — Да, ей было нелегко. Но это не твоя вина.

— Все равно я чувствую себя ужасно, — подыгрываю я.

— Нет, не надо. Лиззи не должна винить тебя. Это смешно.

— Может, поговоришь с ней?

— Без проблем.

— Спасибо, — говорю я, накрывая его руку на траве своей. Он смотрит на руку, потом на меня и улыбается. Обычно, если людей легко надуть, я считаю их слабаками. Даже идиотами. Но по какой-то причине Джек стал нравиться мне еще больше.

— А на тебя она почему злится?

Он вздыхает.

— Она считает, что я лезу туда, куда не следует.

Сейчас я по-настоящему заинтригована.

— И что же это? — наседаю я, пытаясь разговорить его.

— Я покажу тебе, — говорит Джек, поднимаясь и отряхивая джинсы.

Мы подъезжаем к дому Джека, входим внутрь, и я поднимаюсь вслед за ним по лестнице, сокрушаясь, что на мне детское нижнее белье Бек. Это современный и большой дом, намного больше, чем у Бек, и почти такой же просторный, какой был у меня в Перте. Спальня Джека немного неряшливая, но теплая и солнечная. В центре стоит кровать, есть стол и компьютер, весь обклеенный стикерами-закладками. К стене прислонена стопка картонных досок. Глядя в окно, я замечаю блестяще-голубой овал воды. Бассейн.

— Не осуждай меня за то, что я все еще живу дома! — просит он. — Я съезжал ненадолго, но потом у меня…

— Я и не осуждаю, — обрываю его.

— По крайней мере, я перерос увлечение металлом, верно?

— Да, это настоящее облегчение. — Я помню, как сама слушала такую музыку.

Джек замечает, что я рассматриваю картинки на картонных досках. Это детские рисунки, увеличенные до размера постеров.

— Их нарисовали дети, которые живут в австралийских лагерях для беженцев. Сотрудник организации «Спасем детей» тайно вынес рисунки, прежде чем доступ туда запретили, — объясняет он. — Мы сделали из них плакаты для демонстрации, в которой я тоже участвовал несколько месяцев назад.

Я листаю картинки. Простые детские рисунки, большие грустные лица и слезы на щеках. Они поместили себя в клетки. На одном рисунке — гигантское солнце с дьявольским лицом. На другом — мужчина под деревом. Я не сразу понимаю, что он повесился. «Мелика, 6» написано в углу.

Я возвращаю плакаты на место. На них слишком тяжело смотреть.

— Это ужасно, — говорю я.

— Я знаю. — Он садится на компьютерный стул. — Смотри, я тебе кое-что покажу…

Джек открывает блог и прокручивает содержимое. Похоже на страничку активиста, занимающегося вопросами беженцев. Размытые фотографии белых политиков, курящих сигары в фешенебельных ресторанах, а рядом — фотография арабского подростка с зашитыми губами, маленькой африканской девочки, прижатой к забору.

— Это было до запрета на публикацию.

— Эмм, — говорю я, — я не настолько разбираюсь в политике. — Быть жертвой похищения — отличное оправдание неосведомленности о событиях в мире.

— Извини! — говорит он. — Я не забыл. Просто…

— Да нет, все в порядке. Я хочу понять. Объясни мне.

— Ну, — он задумывается на мгновение, — останови меня, если уже знаешь это, о’кей? Не хочу умничать.

— Вряд ли у тебя получится. Продолжай. — Я действительно мало знаю о подобных вещах. Политика никогда меня особо не интересовала.

— Ну, в отличие от других стран Австралия направляет нелегальных мигрантов, желающих получить статус беженцев, в спецлагеря, так называемые буферные зоны. Когда мы были маленькими, существовали Вумера и Виллавуд, помнишь? Они находились далеко в пустыне.

Я киваю. Его глаза горят. Он по-настоящему увлечен этим делом.

— Так вот, сейчас закон изменили, и все стало еще хуже. Теперь мы отсылаем их на острова Науру и Манус в Тихом океане. Условия там ужасающие — люди буквально живут в палатках в нестерпимой жаре.

— Новое правительство запретило распространять информацию об этих спецлагерях. Сейчас очень опасно пытаться выяснить, что там