Несколько мужиков азартно листали Оленькину книжку про бинарные оппозиции. Они играли. Суть игры заключалась в том, чтобы загадать номер страницы, строку и слово. Проигравший становился в жертвенную позу и получал ровно столько сокрушительных пинков, на сколько букв его слово оказывалось короче того, что загадал победитель.

– Но она сказала, у тебя праздник! – зашептала готовая расплакаться Оленька.

– Какой, к чертям, праздник!

– Кто сказала? – поинтересовался я.

– Ка-атя…

– Ясно.

В этот момент появилась одетая в одну длинную майку Катерина. Она сидела верхом на Коляныче, напоминавшем битюга, которому хозяин из озорства вставил золотые лошадиные зубы.

– Внимание! – звонко крикнула Катька. – Внимание! Сегодня исполнилось ровно пять лет с того исторического момента, когда величайшему летчику всех времен и народов Геннадию Сергеевичу Аристову было присвоено звание Героя России с вручением Золотой Звезды и ордена Ленина! Ура!!

– Гип-гип-ура! – грянули спасатели так, что чуткие гидролокаторы на военно-морской базе в Гуантанамо определенно зашкалило.

– Неужели пять лет? – хмуро удивился Гена, загибая пальцы. – В самом деле… Но «Ленина» тогда уже не вручали…

– … С вручением ордена Академика Сахарова восьмой степени! – ничуть не смутилась Катерина.

Меня всегда поражало, что в нужный момент она оказывалась обладательницей самой неожиданной информации.

– До дна! – Коляныч поднес Гене пивной бокал, до краев наполненный виски.

– Я не пью! – отрезал Гена.

И это была правда. На днях исполнялся другой юбилей – год с тех пор, как он по настоянию врачей исключил из пищевого рациона все виды и подвиды спиртного. С этим, я думаю, и связан был бурный роман с Оленькой, не укладывавшийся ни в какие его сексуальные навыки и жизненные принципы.

– Мужик ты или не мужик? – применил Коляныч совсем уж запрещенный прием.

– Ольга, – спросила Катька, поигрывая редкими прядями на голове командира спасателей, – мужик Гена или не мужик?

– Я не знаю, – растерялась будущая искусствоведка.

Спасатели дружно и обидно захохотали.

– Ему нельзя! – попробовал вступиться я.

– Мне тоже было нельзя, – сообщил Коляныч. – Я дал врачу сто долларов – теперь можно!

– Смешно сказал. – Гена побагровел, вырвал из рук искусителя бокал и выпил одним духом, не поморщившись.

– Ура! – завопила Катерина и, взяв у Аристова опустевший бокал, вылила оставшиеся капли на голову Колянычу.

Потом она пришпорила розовыми пяточками своего пьяного скакуна, и тот, протяжно заржав, унес ее в соседний номер.

– Ну вот что, мужики, – нехорошим голосом начал Гена.

Но тут в дверь постучали – и два официанта втащили в номер подносы с дымящимися бифштексами, обсыпанными картофельной струганиной и оливками.

– Ваш заказ, мистер Аристофф! – доложил один из них на ломаном русском.

Через час, вырвавшись из пьяных объятий спасателей, Гена сорвался вниз и от портье позвонил министру МЧС. Потом он пытался отсидеться в кегельбане, но группа спасателей, возвращаясь из очередного похода в осчастливленный магазинчик с сумками, набитыми бутылками, скрутила его, несмотря на яростное сопротивление, и доставила в номер. Здоровые все-таки парни!

– Мужик ты или не мужик? – снова подступил к нему Коляныч, уже породнившийся плечами с теплой Катькиной задницей.

– Ура-а Герою России!

Под утро, изгадив наши номера до неузнаваемости, команда ушла, унося на руках тех, кто не стоял на ногах. Вообще-то я не очень хорошо держу алкогольный удар и поэтому слабо помню окончание юбилейных торжеств, но предполагаю, что Катерина так и уехала на Коляныче. Гена же, потерявший за год питейную форму, отрабатывавшуюся десятилетиями, отключился где-то после четвертого доказательства того, что он все-таки мужик. В былые времена с ним такого, конечно, не случилось бы.

Разумеется, мы проспали все наши полеты. Когда вечером следующего дня Оленька, приговаривая «бедный папочка», похмеляла юбиляра с ложечки, как тяжелобольного, а я бессильно лежал в кресле, дверь распахнулась, грохнув о стену, и в номер ворвались разъяренные спасатели. Опухший Коляныч, как перчатку, швырнул в лицо Аристову телеграмму со срочным вызовом в Москву, подписанную министром МЧС.

– Мы к тебе… А ты нас… – только и смог вымолвить он.

Я едва успел подивиться тому, как непривычно Коляныч смотрится без наездницы на плечах, а нас уже начали бить. Меня схватили за грудки и вырубили первым же ударом, а эмчеэсовцы все-таки не эсэсовцы и лежачих не бьют. Гена же попытался оказать сопротивление – и, несмотря на истошное Оленькино заступничество, получил по полной мордобойной программе.

– Ладно, хватит, – приказал Коляныч. – А то он до следующей годовщины не доживет!

Спасатели, прихватив недопитые вечор бутылки, удалились. Внизу их уже ждал автобус.

И вот, когда Оленька, всхлипывая, обрабатывала специальными жидкостями аристовские синяки, а я рассматривал порванную рубашку, зазвонил телефон. Забыв от пережитого про все инструкции, она схватила трубку:

– Алло! Нет, Геннадий Сергеевич подойти не может… Он нездоров. Ничего страшного, просто несчастный случай… Перезвоните позже… Я? Я – Оленька… А вы кто?

– Кто это? – взревел Гена, вскакивая и чуя неладное.

– Какая-то Галина Дорофеевна!

И хотя Галина Дорофеевна даже на сверхзвуковом истребителе могла очутиться в Майами не раньше чем через четыре часа, уже через двадцать минут срочно вызванное такси увозило рыдающую Оленьку в международный аэропорт.

А еще минут через сорок появилась Катерина, свежая и невинная, как дуновение бриза.

– Боже, что тут случилось? – всплеснула она руками. – Я вызову полицию!

– Где ты была?! – заорал я, испепеляя ее одним глазом (второй подзаплыл).

– Я? Я летала с Брайеном смотреть место для прыжков… Вы спали, он меня и попросил. А где Оленька?

– Это ты сказала им, что Геннадий звонил министру?

– Я? Что я, ненормальная? Я только похвасталась, что он живет с ним в одном доме… Я же не думала…

– Стерва-а-а!

На следующий день я провожал Гену в аэропорту. На его мужественном лице наклеек было больше, чем на чемодане. Сам я нацепил темные очки.

– Спасибо за отдых! – буркнул он.

– Извини, что так вышло… – проблеял я, чувствуя, как кредит «АЛКО-банка» подергивается туманом неизвестности.

– Да ладно… Как ты думаешь, почему Галина Дорофеевна не перезвонила?