комнате спертым, а в шкафу обнаружилась футболка кого-то из прежних постояльцев.

За ужином им подали фрикадельки с переваренной капустой, а разговор зашел о Генрихе Эрнсте Геринге, отце Германа Геринга, который был здесь, в Намибии, комиссаром кайзера и добился хоть какого-то покоя и порядка.

Фермер и его жена сами не ели, они уже поужинали, но внимательно следили за тем, что ели их гости, а что оставляли на тарелках.

— Местное население тоже его уважало, — сказала хозяйка.

Хофмейстер ограничился кивками. Напротив него был большой шкаф со стеклянными дверцами, за которыми виднелась фарфоровая посуда. А рядом со шкафом на стене был прибит большой крест.

Они говорили на немецком. На правильном немецком, без заимствованных слов.

— Когда приедете в Людериц, — сказала она, — непременно купите себе крепкие ботинки. А мы вот всегда ездим за покупками в Китмансхуп.

В девять часов они объявили:

— Девять часов — для крестьянина полночь. Мы выключаем свет.

Каиса заснула прямо за столом.

Хофмейстер на руках отнес ее в комнату.

Он слишком устал, чтобы раздеваться и раздевать ребенка. Они так и легли спать, потные и липкие. В самом неприглядном виде.

За завтраком на следующее утро фермер и его жена снова уселись за стол к Хофмейстеру и Каисе. Видимо, они стали достопримечательностью. Туристы нечасто сюда заглядывали, а те, кто проезжал мимо, быстро проезжал мимо.

Заговорили о засухе.

— Нам приходится тратить по два-три года, чтобы откормить корову.

Он сказал это грустно, но в то же время спокойно.

— Наше поголовье уменьшилось, — сказал фермер и показал на свою жену. — А теперь и мы уменьшаемся.

В этот момент Хофмейстер поднялся и расплатился с ними.

Когда они снова сели в машину и он посмотрел на девочку, то вдруг понял, что, сколько бы он ни колесил по этой стране, когда-то ему придется остановиться. Нельзя все время переезжать с места на место. То, что он когда-то сказал о ребенке, касалось и его самого, даже больше касалось его самого, намного больше. Он лишился будущего, но не лишился, как он рассчитывал, отчаяния. То, что он до сих пор не исчез, и то, что он на самом деле не знал, как это сделать, приводило его в отчаяние. Он понятия не имел, как проститься с собственной жизнью. Не могло же это быть настолько сложно.

В шестидесяти километрах от местечка Аус на песчаной дороге у них пробило колесо. Хофмейстер вместе с девочкой вышел из машины. Солнце было ярким и резким.

Им нужна была помощь. В машине нашлось запасное колесо, но Хофмейстер не смог поменять его в одиночку.

Они встали на обочине и начали махать проезжающим мимо машинам. Но мимо проезжало совсем мало машин.

Хофмейстер держал портфель над головой девочки, чтобы защитить ее от солнца.

Они ничего не говорили друг другу.

Но она все время была рядом с ним, она не спускала с него глаз, даже когда он отошел за кусты, чтобы помочиться.

Она все еще не доверяла ему, она боялась, что он снова попытается исчезнуть. И чем больше Хофмейстер проникался ее страхом, чем больше он его осознавал, тем больше он понимал, как сложно ему будет исчезнуть. Что, возможно, он уже упустил свой шанс.

Какими бы ни были когда-то их роли, сейчас он оказался пленником этой девочки.

Двое южноафриканцев на белом джипе наконец-то остановились и помогли им заменить колесо. Они справились за двадцать минут. Хофмейстер предложил им денег, но они и знать ничего не захотели об оплате.

— Мы тут помогаем друг другу, — сказали они. — Нам никак без этого.

Хофмейстер долго и усердно благодарил их, а потом поехал дальше.

У перекрестка он остановился и несколько секунд смотрел на свою попутчицу.

— Я для тебя не решение, — сказал он. — Я проблема, ты же понимаешь?

Но она, по всей видимости, его не понимала, потому что снова взяла его за руку. Она подержала ее, сжала, а потом поцеловала.

После Ауса дорога опять стала асфальтированной. Телефон снова поймал сеть и немедленно начал пищать. Кто-то звонил ему несколько раз. Он увидел, что это его супруга.

В Аусе он заправил машину и вышел, чтобы немного размять ноги и позвонить домой. Девочка осталась в машине, но все время смотрела на него, ни на минуту не выпуская из вида.

Хофмейстер встал под деревом и дозвонился до Амстердама.

Прошло несколько минут, прежде чем его супруга взяла трубку.

— Ты мне звонила, — сказал он. — Что-то срочное?

— Как хорошо, что ты перезвонил. — Голос у нее был взволнованный. Как будто загнанный.

Он забеспокоился. Как раньше, когда по ее голосу он сразу мог понять, что что-то случилось. С ней, как правило, всегда случалось одно и то же: мужчина.

— Ее нашли.

— Кого?

— Тирзу, Йорген. Кого же еще. Ты должен вернуться домой.

Он замолчал и стал смотреть на ребенка в машине.

— Да-да, — сказал он наконец.

— Тебе нужно как можно скорее вернуться домой, Йорген. Ты мне обещаешь?

Он снова сказал:

— Да-да.

— Йорген, ты мне обещаешь? Мы не должны сейчас бросать друг друга. Йорген…

Он нажал на отбой.

И медленно пошел к машине. Служащий с автозаправки смотрел ему вслед.

Хофмейстер сел за руль, провел рукой по щетине на щеке.

— Может, купим конфет? — спросил он у девочки. — Хочешь конфет? Или шоколада?

5

Людериц показался Хофмейстеру скорее скандинавским, чем африканским городишком. Море было холодным. А ветер такой силы, что его шум и завывания невозможно было вынести даже в гостиничном номере с закрытыми окнами.

Порт был в полном запустении. Заколоченные склады. Аэропорт оказался всего лишь маленькой вышкой в пустыне. Взлетная полоса из песка. И больше ничего.

Отель, в котором они с девочкой поселились, назывался «Нест». Хофмейстер не выходил из номера уже три дня. Сидел на кровати, смотрел телевизор, слушал радио. По вечерам заказывал еду в номер. Перед сном вешал на ручку двери листок со списком, что им приготовить на завтрак. Это было всегда одно и то же. Для него тост с джемом, а для ребенка йогурт и фрукты. Кофе и какао.

Заняться было нечем. Вообще ничего почти не осталось, так он чувствовал. Как будто настоящее сжалось до одной гостиничной комнаты, кровати и ребенка. Недостатком будущего был ребенок, это он теперь понял. Для Каисы день длился словно год. В некоторые моменты Хофмейстер чувствовал облегчение. Никаких ожиданий, никакой надежды, отсутствие больших и мелких планов.

В канцелярском магазине он сразу же, как только они сюда приехали, купил цветные карандаши, точилку и альбом для рисования.