Глава XVI

О толковании

I. Каким образом обещания обязывают вовне?

II. Слова, если неприменимы иные приемы их толкования, должны пониматься согласно народному словоупотреблению.

III. Термины технические следует понимать соответственно отрасли знания.

IV. Применение толкования вызывается двусмысленностью слов, в зависимости от характера противоречия или самоочевидности.

V. Как, например, по предмету.

VI. По последствиям.

VII. По связи: по источнику или также по месту.

VIII. Куда относится толкование согласно побудительному основанию, в зависимости от времени и места?

IX. Различие значений слов в широком и тесном смысле.

X. Деление обещаний на благоприятствующие, неблагоприятствующие, смешанные и посредствующие.

XI. Отрицание в отношении актов народов и царей, различия договоров по доброй совести и по строго формальному праву.

XII. На основании приведенных различий значений слов и обещаний образуются правила толкования.

XIII. Можно ли и в какой мере под именем союзников разуметь будущих союзников – тут же о договоре римлян с Газдрубалом и о тому подобных спорных вопросах.

XIV. Как следует толковать положение о том, что один народ не может вести войну иначе как с согласия другого?

XV. О словах «Карфаген будет свободным».

XVI. О разъяснении особенностей как личных соглашений, так и реальных.

XVII. Договор, заключенный с царем, распространяется на царя, низложенного с царства.

XVIII. Но не захватившего власть [узурпатора].

XIX. Перед кем обязывает обещание, данное тому, кто первый сделает что-либо, если многие делают то же самое одновременно?

XX. Предположение, которое возникает само собой в случае распространительного понимания смысла слов; когда это бывает?

XXI. Вопрос о поручении, которое может быть исполнено путем равноценного действия.

XXII. Случай, когда предположение ограничивает смысл слов; это может произойти вследствие изначального порока воли, что доказывается доведением до абсурда.

XXIII. Или вследствие прекращения действия единственной причины.

XXIV. Вследствие отсутствия предмета.

XXV. Соображения относительно предположений, приведенных выше.

XXVI. Ограничение смысла слов может произойти также вследствие чрезмерного отклонения воли; что принимается в отношении незаконного.

XXVII. Вследствие чрезмерного обременения в отношении действия.

XXVIII. Вследствие других признаков, как, например, вследствие противоречивости статей письменного акта.

XXIX. Какие в таком случае надлежит соблюдать правила?

XXX. В случае сомнения письменные документы не требуются для действительности договора.

XXXI. Договоры царей не следует толковать согласно римскому праву.

XXXII. Следует ли уделять большее внимание словам стороны, принимающей условие, или словам стороны, предлагающей его: что изъясняется путем различений.

I. Каким образом обещания обязывают вовне?

1. Если иметь в виду только того, кто дает обещание, то такое лицо обязывается исполнить добровольно что-либо, к чему ему было угодно обязаться. «Следует придавать значение тому, что ты думал, а не тому, что сказал», – поясняет Цицерон («Об обязанностях», кн. I). Но так как внутренние акты сами по себе не могут быть видимы, а между тем необходимо установить нечто достоверное, дабы обязательство не было ничтожным, что может случиться, если каждый будет вкладывать любой смысл в свои слова, то в силу самого естественного разума лицо, которому дано обещание, имеет право принудить давшего обещание к тому, что внушит правильное толкование. Иначе сделка не получит исполнения, что в делах нравственных соответствует невозможности.

В этом смысле, пожалуй, толкуя о соглашениях, Сократ в возражении Каллимаху – согласно исправлению такого места мужем выдающейся учености Петром Фабром – говорил: «Этим общим законом мы, люди, постоянно пользуемся во взаимных отношениях», и не только греки, но и варвары, как сказано им же несколько выше.

2. Сюда же относится следующее выражение в древней формуле договоров у Ливия (кн. I): «Без уловок смысл слов устанавливается так, как он с полной ясностью понимается на сегодняшний день»[740]. Мерило правильного толкования есть извлечение смысла из вполне понятных знаков. Знаки эти могут быть двоякого рода: слова и другие способы выражения, которыми пользуются в отдельности или же в совокупности.

II. Слова, если неприменимы иные приемы их толкования, должны понижаться согласно народному словоупотреблению

Если невозможно никакое толкование, ведущее к другим выводам, то слова следует понимать в их собственном смысле – не в грамматическом, выводимом из их происхождения[741], а в обычном употреблении тех, в руках чьих право, суд и правила речи.

Стало быть, локрийцы[742] прибегли к неразумной уловке вероломства, когда, обещавшись соблюдать соглашения, пока ходят по этой земле и носят головы на плечах, они выбросили землю, которая была насыпана в их обувь, сбросили головки чеснока, которые были положены у них на плечах, и отказались исполнить обещанное, как если бы возможно было таким способом освободиться от священных обязательств. Об этом повествуется у Полибия. Несколько подобных же примеров вероломства имеется у Полиэна, приводить которые нет никакой надобности, потому что они не возбуждают никаких споров. Правильно заметил Цицерон («Об обязанностях», кн. III), что такого рода обманами можно лишь усугубить, а не ослабить клятвопреступление.

III. Термины технические следует понимать соответственно отрасли знания

К словам, образованным искусственно[743], едва понятным для народа, должны применяться определения знатоков каждого искусства, как, например, наставники ораторского искусства ставили вопрос о значении слов «величество», «отцеубийство». Ибо ведь правильно сказано Цицероном в первой книге его «Академических бесед»: «Слова, употребляемые диалектиками, отнюдь – не народного происхождения. Они пользуются своими собственными терминами, что свойственно вообще почти всем искусствам». Таким образом, если в соглашениях упоминается о войске, то нам следует определять войско как такое множество людей, которое отваживается открыто напасть на неприятельские границы; ибо историки всюду противополагают, с одной стороны, образ действий тайный и разбойничий и, с другой стороны, действия регулярного войска.

Оттого в зависимости от размеров неприятельских сил следует определять и количество военной силы государства. По словам Цицерона, войско составляют шесть легионов со вспомогательными отрядами («Парадоксы», VI). А по словам Полибия, в римском войске насчитывалось большей частью шестнадцать тысяч римских воинов и до двадцати тысяч воинов союзников. Но и меньшее число воинов может быть достаточной мерой для того же понятия. Ибо, как говорит Ульпиан (L. II. D. de his qui not. infamia), командир начальствует над войском, когда имеется легион со вспомогательными войсками, что, по подсчету Вегеция, составляет десять тысяч воинов пехоты и две тысячи всадников. А Ливий (кн. III, гл. I) полагает, что размер регулярного войска равен восьми тысячам воинов. Сходный расчет должен применяться по флоту. Точно так же крепость есть место, приспособленное для задержания на время неприятельских войск[744].

IV. Применение толкования вызывается