– Нас обоих отдали в «Проект Дедал», поскольку мы считались хорошими кандидатами. На операцию нас отправляли одновременно. Перед тем как отключиться от наркоза, я увидел, что Леонард улыбается мне. «Не верь даже собственной рубашке, парень!» Он часто любил так повторять. – Джерихо грустно улыбнулся. – Я помню, каково это – впервые за долгие месяцы пошевелить пальцами на ноге. Ты даже не представляешь, насколько может быть потрясающим твой собственный большой палец. Когда я впервые вышел на улицу и почувствовал прикосновение солнца на лице… – Он покачал головой. – Мне захотелось потянуться и достать до солнца, взять его в руки, как мяч, который тебе дарят на день рождения в детстве. Меньше чем через неделю я стал бегать. Я мог бежать мили и мили и не уставать. Сержант Леонард бежал рядом и подгонял меня. Когда мы заканчивали, он хлопал меня по спине, как старший брат, и повторял, что мы – будущее человечества. Каким голосом он это говорил – полным надежды и счастья… – Джерихо будто стряхнул с себя воспоминания. – Мы сидели на скамейке во дворе и смотрели, как солнце садится за холмы, и восхищались этой красотой.

Эви хотелось сказать что-нибудь, но она не могла придумать ничего путного. Джерихо наконец-то решился ей все рассказать, и она не хотела разрушать очарование момента.

– Все началось с его руки. – Джерихо помолчал, потом отпил воды из стакана Эви и продолжил: – В один из дней он не смог сжать ладонь в кулак. Я помню этот момент с ужасающей четкостью. Повернувшись ко мне, он сказал: «Моя чертова рука будто пьяна. Признавайся, ты не утаскивал ее, чтобы рукоблудничать?» Хотя он шутил, я точно знал – он напуган. Он не стал рассказывать врачам и продолжал говорить, что свеж, как огурчик.

Джерихо смял край простыни, натянул его и отпустил.

– У него начало скакать настроение. Он становился то угрюмым, то экзальтированным. Как-то раз он швырнул тарелку с картошкой в стену и пробил в ней дыру. Его глаза стали пустыми и дикими. Он все время просил меня с ним побегать, гонял до изнеможения и не хотел или не мог остановиться. Я отпускал его, я уже не мог за ним поспевать. Как-то раз я увидел его одного, стоявшего под проливным дождем. Струи окатывали его тело. Я выбежал на улицу, чтобы позвать его внутрь, а он вдруг сказал: «Внутри меня будто больше нет места. Что-то разрастается и разрастается, и от него никак не избавиться». Я уговорил его войти в здание и лечь на свое место. А он шептал в темноте: «Пожалуйста, пожалуйста…»

И как-то раз ночью у него начался припадок. Он сорвал с себя всю одежду и стал носиться по госпиталю, как обезьяна, бить окна, карабкаться по трубам. «Я – будущее!» – кричал он. Четверо санитаров с трудом схватили его и привязали к кровати. Потом пришел врач и сказал, что процесс становится нестабильным. Для его же собственного блага они должны были прекратить эксперимент.

Джерихо уткнулся головой в свои руки и немного помолчал, прежде чем продолжить.

– Он стал кричать на них. «Вы не можете так поступить со мной! Я же человек! Смотрите на меня – я человек!» И повторял это снова и снова. Они дали ему какую-то дозу, чтобы успокоить, но он продолжал сопротивляться, вопить, что он человек, у него есть права. И они должны дать ему еще один шанс, один несчастный шанс. Потом наркотик стал наконец действовать, он уже не мог сопротивляться, а только плакал, просил, умолял, звал Бога – даже когда они выкатывали его на медицинской тележке. – Джерихо покачал головой, потому что воспоминания невозможно было передать словами. – Они реверсировали процесс, но инфекция пошла по всему его телу. Что еще хуже, пришлось отнять и вторую, живую руку.

Джерихо замолчал. На парковке за окном кто-то безуспешно пытался завести автомобиль, но мотор только кашлял и чихал.

– Потом он повесился в душе на собственном ремне.

– Боже мой, – промолвила Эви. – Какой ужас.

Джерихо кивнул с отсутствующим видом.

– Никто не мог понять – как ему удалось повеситься без рук и ног?

Мотор автомобиля наконец завелся, и они послушали успокаивающий повседневный шум. Вскоре машина с фырчанием уехала с парковки.

Джерихо заговорил еще тише, почти шепотом:

– Было уже поздно, я спал. Проснулся от того, что он плакал на соседней койке. В палате было тихо, и только свет из кабинета медсестры просачивался через дверь. «Парень, – сказал он, и его голос… его голос был как у призрака. Будто часть его уже умерла, но еще оставалась рядом с телом. – Парень, это хуже, чем Топека».

Он рассказал мне о том, как в войну на поле боя наткнулся на смертельно раненого немецкого солдата, он лежал на земле в агонии, а его внутренности буквально вываливались наружу. И немец посмотрел на Леонарда, и тот все понял без слов. Пусть они говорили на разных языках, но поняли друг друга с первого взгляда. Немецкий солдат, лежавший в траве, и американский, стоявший над ним. Он достал пистолет и выстрелил умирающему в голову. Он не делал этого со злостью, не убивал врага: просто один солдат помог другому. Так он все и обставил: один солдат помог другому. – Джерихо снова замолчал. – Он сказал, о чем хочет меня попросить. И что я вовсе не обязан это делать. А если сделаю, он уговорит Бога простить меня – если меня это волнует. Один солдат поможет другому.

Он умолк. Эви замерла на месте, будто став стеклянной.

– В тумбочке я нашел его ремень, потом помог ему сесть в кресло. Когда мы ехали в душ, в госпитале стояла мертвая тишина. Я помню, каким чистым был пол – он отражал все, как зеркало. В ремне пришлось сделать еще одну дырку, чтобы он затянулся у него на шее. Даже без рук и ног он оказался очень тяжелым, но я уже был силен. Перед самым концом он посмотрел на меня, и я на всю жизнь запомнил его лицо – он будто только что понял какой-то великий секрет, но было уже слишком поздно делать с этим что-либо. И он сказал: «Наша жизнь – дрянная игра в кости, парень. Не сдавайся им без боя».

Тишина. Где-то вдалеке залаяла собака. У окна засвистел ветер, будто просясь внутрь.

– После этого я откатил кресло на место. Потом вернулся в палату, лег в постель и лежал, пока не наступило утро и они не нашли его. И потом я смог уснуть и проспал двенадцать часов подряд.

У Эви пересохло горло, но ей не хотелось пить. Она сглотнула, пытаясь унять боль в глотке и стараясь издавать как можно меньше звука. Спустя мгновение Джерихо заговорил:

– Не знаю, в самом ли деле произошла эта история с немецким солдатом, или он ее сочинил, чтобы меня подбодрить. Это не важно. Так же, как и прощение Бога. После смерти Леонарда «Проект Дедал» закрыли – слишком велик был риск. Они хотели покончить и со мной – боялись, что может произойти что-нибудь непредвиденное. Еще немного, и меня бы снова упрятали в железный гроб и бросили в нем гнить, но тут вмешался твой дядя. Он сказал, что хочет забрать меня домой и позволить мне умереть достойно, и приготовил набор сыворотки. По документам Джерихо Джонс умер десять лет назад. Если бы Уилл не спас меня, я бы так и смотрел в потолок, и не было бы солдата, способного спасти меня.

Эви выпрямилась.