В это время император Гуансюй действительно тяжело болел, и из всех провинций в Пекин вызвали лекарей. В разговоре со своими врачами его величество жаловался на то, что он слышит звуки «иногда далекого ветра и дождя, а также человеческие голоса и бой барабанов, иной раз – стрекот цикад и звук рвущегося шелка. Ни минуты покоя у меня не остается». Он описал «мучительные боли от пояса вниз», затруднение, когда поднимал руки, чтобы умыться, тугоухость и «дрожь от холода даже под четырьмя стегаными одеялами». Он бранил своих врачей за то, что они не могут его вылечить или облегчить недуги. При этом упорно цеплялся за жизнь.

С момента возвращения двора из изгнания император получил чуть-чуть больше свободы и снова приступил к исполнению своего главного долга: посещение храма Небес на зимнее солнцестояние и обращение к Небесам за благословением богатого урожая в предстоящем году. Когда он впервые попал в заточение, этот обряд за него выполняли великие князья, а Цыси постоянно страшилась гнева Небес. Теперь, уверенная в том, что гвардейцы и чиновники будут подчиняться только ей, а не императору, она наконец-то стала отпускать его из дворца без своего сопровождения.

Но все-таки она жила в постоянном страхе за то, что он может скрыться, и постоянно была начеку, особенно когда прибывали зарубежные визитеры. Однажды Цыси разговаривала с группой иностранных гостей, и один из них позже вспоминал: «Император, вероятно уставший от беседы, в которой никакого участия не принимал, потихоньку вышел через боковую дверь в театр, где в это время шло представление. На протяжении некоторого времени вдовствующая императрица его отсутствия не замечала, зато в момент обнаружения того факта, что императора нет рядом, на ее лице появилось выражение сильнейшего беспокойства, и она повернула голову к главному евнуху Ли Ляньину, чтобы властным тоном спросить: «Где император?» Среди евнухов возник переполох, их разослали во все стороны искать императора. Через несколько минут они вернулись и сообщили, что тот находится в зрительном зале. Тревога на лице вдовствующей императрицы исчезла, как туча расходится в стороны перед появлением солнца, но несколько евнухов осталось сидеть в зрительном зале и сторожить своего монарха».

Похоже, что император Гуансюй на самом деле предпринимал несколько попыток избавления от опеки Цыси. Однажды он шел в направлении ворот Морского дворца до тех пор, пока евнухи не потащили его назад, ухватившись за длинную императорскую косу. В другой раз один из секретарей Верховного совета наблюдал за ним из своего кабинета: император Гуансюй стоял с запрокинутой к небу головой и как будто бы молился. Потом он направился к одним из ворот Запретного города. Путь ему тут же преградили евнухи числом с десяток или даже больше.

Императора запрещалось навещать в его особняке, и только совсем немногие надежные сановники общались с ним. Когда Луиза Пирсон только начала появляться при дворе, ее подросток дочь Жунлин при встрече обычно общалась с ним. Однажды евнух, всегда сопровождавший монарха, зашел к ней в комнату и показал ей часы. На стеклянной поверхности этих часов красовался иероглиф, нарисованный красными чернилами. Этот евнух сказал девочке, что ее величество хотела знать, где находится мужчина с именем, обозначаемым этим иероглифом. Выросшая за границей Жунлин едва читала по-китайски и не смогла узнать показанного ей иероглифа. Евнух ухмыльнулся: «Ты не знаешь его? Он обозначает Кан». До нее дошло, что он относился к Дикому Лису Кану, имя которого, как даже она знала, запрещалось упоминать при дворе. Испугавшись, она заверила евнуха в том, что на самом деле не знала, где находится Кан, но, если надо, она могла бы пойти спросить у матери. Но евнух приказал ей забыть обо всем этом происшествии. Памятуя о том, что евнухов для окружения императора Гуансюя самым тщательным образом подбирала сама Цыси, представляется маловероятным, чтобы император на самом деле изобразил на тех часах иероглиф «Кан». Скорее всего, Цыси проверяла эту девушку, о беседах которой с императором, безусловно, ей доложили, и ей потребовалось убедиться в том, что Жунлин не использовали в качестве связного между Диким Лисом и императором Гуансюем.

С лета 1908 года Цыси начал изводить понос, который выматывал последние силы вдовствующей императрицы. Она все еще тянула на себе огромный воз государственных забот, только в редких случаях вдовствующая императрица откладывала утренние аудиенции на девять часов. Подавляющее большинство указов, выпущенных ею в данный период, касалось созидания конституционной монархии. Она подписала проект конституции, одобрила регламент на выборы и назначила временной график для образования парламента, рассчитанный на девять лет.

Она к тому же собрала свою убывающую энергию для предстоящего визита тринадцатого далай-ламы. Территорию Тибета включили в состав Цинской империи в XVIII веке. С тех пор власти Тибета проводили свою собственную политику, но признавали власть Пекина. В Лхасе обосновался специальный уполномоченный императора Китая, осуществлявший связь с сюзереном, и в Пекине утверждали все решения тибетских властей. На такой основе в 1877 году Цыси (от имени императора Гуансюя) одобрила признание тибетским регентом ребенка по имени Тхуптэн Гьяцо в качестве перевоплощения тринадцатого далай-ламы. Своими последующими указами она утвердила программу обучения, составленную для этого ребенка, а воспитывать его должны были исключительно тибетские учителя. В этой программе отсутствовали предметы, связанные с ханьцами или маньчжурами. Тибетцы во всем слушались вдовствующую императрицу, и она совсем не вмешивалась в их внутренние дела. Тем не менее постоянно находилась в курсе событий: когда в Китай пришел телеграф, специальному уполномоченному императора провели телеграфную линию, чтобы он мог по ней общаться с Пекином.

В 1903–1904 годах в Тибет с территории Британской Индии вторгся британский военный экспедиционный корпус под командованием майора Френсиса Янгхазбенда. Тибетцы оказали захватчикам вооруженное сопротивление и понесли тяжелые потери. Далай-лама сбежал, и Ф. Янгхазбенд дошел до Лхасы. Там он подписал соглашение с оставшимся тибетским руководством, а потом вывел свои войска. Этим соглашением предусматривалось возмещение затрат победителя на войну в размере 500 миллионов фунтов стерлингов, а также открытие на Тибете новых пунктов для торговли. В его тексте говорилось: «В качестве страховки по выплате указанного выше возмещения и выполнения положений, касающихся ярмарочных комплексов… британское правительство должно продолжить оккупацию долины Чумби (Чуньпи – по-китайски)…» Тибетцев обязывали «снести все форты и срыть все оборонительные сооружения, а также демонтировать все огневые точки, способные послужить препятствием на пути свободного сообщения от британской границы до городов Гьянгдзе (Цзянцзы – по-китайски) и Лхаса». Тибетцам запрещалось принимать какие-либо внешнеполитические решения «без предварительного согласования с британским правительством».

Когда цинский специальный уполномоченный императора передал Цыси по телеграфу условия такого соглашения, вдовствующая императрица увидела в нем угрозу утраты Пекином «суверенитета» над Тибетом. Своим указом от 3 октября 1904 года она объявила: «Тибет принадлежит нашей династии на протяжении 200 лет. Он занимает просторную территорию, а его недра богаты полезными ископаемыми, на которые всегда зарились иностранцы. Совсем недавно на Тибет вторглись британские войска, и тибетцев принудили подписать с ними договор. Мы стали свидетелями зловещего события, и… нам следует предотвратить новый ущерб и исправить нынешнюю ситуацию». Она отправила своих представителей в Индию на переговоры с англичанами, чтобы объявить принцип, по которому Лондон должен согласовывать с Пекином свою политику в отношении Тибета. «Никаких уступок по поводу суверенитета», – наказала Цыси своим посланникам.