Сначала, впрочем, мы с Бутси отправились в парк. Там я усадила ее в коляске так, чтобы ей было видно, что́ я делаю, и стала кормить птиц кусочками черствого хлеба и зерном. Каждый раз, когда какая-нибудь птица пролетала мимо коляски, Бутси очень забавно тянулась к ней своими короткими пухленькими ручонками, а потом долго смотрела в небо, где кружилось еще несколько пернатых, в основном голубей. Она все еще была очень мала, но уже отличалась от новорожденного младенца, так что порой я с легкой ностальгией вспоминала о тех первых неделях, когда мы с Джоном только учились быть родителями. Тогда нам казалось, будто мы с ним переехали в дом, где заправляет всем некий весьма требовательный незнакомец, и мы должны на ходу учиться новым правилам. Это было одновременно и страшно, и удивительно – и очень, очень нелегко, и все же я скучала по тем дням. Но, быть может, думала я сейчас, с такой же ностальгией я буду вспоминать каждый этап в жизни моей дочери, как пустые осенние поля вспоминают сборщиков хлопка.

Я не торопясь шла по тротуару Мэйн-стрит, часто останавливаясь, чтобы поговорить с друзьями и знакомыми и показать им мою малышку. Бутси была в хорошем настроении и улыбалась каждому новому лицу. Я была этому очень рада, зная, что умение улыбаться может очень помочь Бутси в жизни. Тетя Луиза, кстати, говорила, что я тоже была жизнерадостным, общительным ребенком и что каждый раз, когда я входила в комнату, в ней как будто становилось немного светлее. Еще тетя сказала, что после того, как им с дядей Джо пришлось переехать к нам, она решила приложить все усилия, чтобы оградить меня от всего некрасивого и уродливого, что могло меня огорчить или испортить мой открытый и веселый характер. К сожалению, добавила тетя Луиза, ей не удалось полностью защитить меня от некоторых людей, которые оказались не в состоянии правильно оценить особенности моего характера, о чем она сейчас жалеет. Кого именно она имеет в виду, тетя мне, конечно, не сказала, но я догадалась, что речь идет о Саре Бет. Мне хотелось возразить, что не только Сара влияла на меня, но и я на нее, и что, быть может, моя уступчивость и мягкость отчасти сгладили некоторые чересчур острые углы в характере подруги, но тетя все равно не изменила бы своего мнения, поэтому я промолчала.

Примерно через час я добралась наконец до дверей ювелирного магазина мистера Пикока. Дверной колокольчик возвестил о нашем приходе. Вкатив коляску внутрь, я остановилась почти на том же самом месте, что и в тот день, когда я позаимствовала у Сары злосчастный меховой жакет. Как и тогда, солнечный свет из витрины освещал меня с головы до ног, а я стояла и ждала…

– Будьте добры, подождите секундочку, я сейчас к вам выйду! – донесся из задней комнаты голос Джона. В лавке он был один – время было обеденное, а я знала, что мистер Пикок до сих пор ходит обедать домой.

Быстро поцеловав Бутси в лоб, я прижала палец к губам (хотя она, конечно, еще не понимала, что означает этот жест), и на цыпочках подкралась к двери мастерской. Дверь была приоткрыта, я осторожно заглянула в щель и увидела Джона. Он сидел за своим столом, на котором были разложены детали часов, но мощные лампы, при свете которых Джон обычно работал, почему-то не горели. Взгляд Джона был устремлен в стену, а пальцы с такой силой вцепились в края столешницы, словно он боялся упасть.

– Джон, что с тобой? Ты заболел?

Он резко повернулся в мою сторону, и я увидела, что лицо его было белым, как стена, а глаза налились кровью, словно он не выспался. В последнее время Джон действительно спал очень мало, что было совершенно не удивительно: Матильда по-прежнему приносила мне Бутси по ночам, когда та просыпалась и требовала есть. Покормить девочку и не потревожить Джона было невозможно, но он только добродушно ворчал, если мы его будили, и наотрез отказывался ночевать в отдельной комнате. «Мы же с тобой муж и жена, – говорил он, – вот и будем вместе переносить трудности. В конце концов, Бутси – не только твой, но и мой ребенок, и я тоже хочу иметь право когда-нибудь лет через пять или семь, когда я буду будить ее в школу, сказать ей, что, мол, когда-то она не давала мне спать, а теперь моя очередь».

– А-а… это ты!.. – проговорил Джон и улыбнулся, но улыбка у него была какая-то незнакомая. – Нет, я не заболел. Со мной все в порядке, просто устал немного.

– Ах, дорогой! – воскликнула я, делая шаг к нему. – На тебе просто лица нет! Решено: с завтрашнего дня я переберусь в детскую и буду ночевать там, пока Бутси не подрастет настолько, что ее не нужно будет кормить среди ночи. И не возражай – тебе необходимо выспаться. Посмотри на себя, на кого ты стал похож!.. Вылитое привидение. Странно, что Матильда от тебя не шарахается – она страсть как боится всяких ду́хов!

– Нет. – Джон покачал головой. – Нет, Аделаида, я по-прежнему хочу каждый вечер ложиться рядом с тобой. Я мечтаю об этом весь день, и это дает мне силы. – Он поднялся и, взяв меня за руки, нежно поцеловал. Теперь его взгляд не казался мне таким усталым, да и улыбка Джона была настоящей.

– Я рад, что ты пришла, – добавил он. – Устроила мне настоящий сюрприз. Но ты, конечно, не одна? Ты привезла с собой нашу маленькую дочурку?

– Конечно! Ты же знаешь, я терпеть не могу ее оставлять. Даже с Матильдой. Она там, в коляске… – Я махнула рукой в направлении зала. – Идем, она тебя ждет.

– Ты иди, а я… сейчас. Дай мне еще минутку, ладно? Я приготовил для вас обеих подарки на Рождество, но, боюсь, мне просто не хватит терпения ждать еще пять дней. Я сделал их сам – кстати, именно поэтому в последнее время я приходил так поздно. Надеюсь, подарок тебе понравится, и ты меня простишь.

Это был уже совсем прежний Джон, какого я знала и любила, поэтому я с легким сердцем поцеловала его в ответ и вернулась к Бутси. Та спокойно сидела в коляске и только любопытно вертела головой, любуясь разноцветными солнечными зайчиками, которые отбрасывали на потолок и на стены разложенные в витринах украшения из золота, серебра и драгоценных камней.

Ждать мне пришлось недолго. Не прошло и минуты, как Джон крикнул:

– Эй вы, закройте-ка глаза обе и не открывайте, пока я не скажу!

Я любила сюрпризы с детства. Еще когда моя мать была жива, она каждую неделю выбирала какой-нибудь день – самый обычный день, на который не приходилось ни праздника, ни дня рождения, – и приносила мне какой-нибудь подарок или лакомство, а то просто вела меня обедать в ресторан. Когда мамы не стало, тетя продолжила традицию, но оценить ее в полной мере я смогла, только когда у меня появилась Бутси. Вот почему я безропотно зажмурилась, прислушиваясь к легким шагам Джона. Бутси, услышав голос отца, задрыгала ножонками, и я сказала, не открывая глаз:

– Я велела ей зажмуриться, но она пока не знает, что такое сюрприз.

– Ничего страшного, правда, Тыковка? – сказал Джон, и я услышала, как он поцеловал ребенка, а Бутси в ответ довольно загукала.

– Давай скорее, Джон! – воскликнула я, пританцовывая от нетерпения на одном месте. – Ты же обещал сюрприз, так не заставляй меня ждать. Мое терпение вот-вот лопнет!

Он поцеловал меня в щеку, но не отстранился. Я почувствовала его горячее дыхание, когда он надел что-то мне на шею и застегнул крохотную застежку.