— Я дам мерзавцу пять баксов на чай! — воскликнула Кей. — Это лучшие новости после отставки Никсона! — Она помолчала, а потом голос стал серьезным, и в нем слышалось столько доброты и любви, что Беверли чуть не расплакалась. — Слава богу, ты наконец решилась, Бев. Это правда. Слава Богу.

Кей Макколл, бывший дизайнер, вышла замуж за богатого, и после развода стала еще богаче. В 1972 году она открыла для себя феминизм, примерно за три года до того, как Беверли с ней познакомилась. На пике популярности/скандальности Кей обвиняли, что она стала ярой феминисткой после того, как воспользовалась архаическими, шовинистическими законами и выдоила из мужа-бизнесмена все причитающееся при разводе, до последнего цента.

— Чушь собачья! — как-то объяснила Кей Беверли. — Людям, которые так говорят, не приходилось ложиться в одну постель с Сэмом Чаковицем. Сунул, вынул и спустил — таким был девиз старины Сэма. Продержаться дольше семидесяти секунд он мог, лишь когда дрочил в ванне. Я его не надула. Просто задним числом взяла надбавку за вредность.

Она написала три книги — о феминизме и работающей женщине, о феминизме и семье, о феминизме и духовности. Первые две продавались очень хорошо. За три года после выхода последней популярность Кей пошла на убыль, и Беверли думала, что Кей это только радует. Деньги она инвестировала очень удачно («Слава богу, феминизм и капитализм не исключают друг друга», — как-то сказала она Бев) и теперь была богатой женщиной с городским особняком, загородным домом и двумя или тремя любовниками, достаточно крепкими, чтобы проходить с ней всю дистанцию в койке, но недостаточно умелыми, чтобы обыгрывать ее в теннис. «Когда им это становится по силам, я их бросаю». Кей определенно думала, что это шутка, но Беверли не раз задавалась вопросом: а так ли это?

Беверли вызвала такси и, когда оно приехало, загрузилась на заднее сиденье вместе с чемоданом, довольная тем, что продавец более не будет пожирать ее взглядом, и назвала таксисту адрес.

Кей ждала в конце подъездной дорожки, в норковой шубе поверх фланелевой ночной рубашки, с розовыми мюлями на ногах, которые украшали большие пушистые помпоны. Слава богу, не оранжевые, — иначе Беверли с криком убежала бы в ночь. По пути с Бев творилось что-то странное: воспоминания возвращались к ней, врывались в голову, так быстро, такие ясные, что это пугало. У нее возникло ощущение, будто кто-то запустил ей в голову экскаватор, который тут же принялся раскапывать у нее в мозгу кладбище, о существовании которого она не подозревала. Конечно, ковш экскаватора выворачивал на поверхность имена, а не тела, имена, о которых она не думала долгие годы: Бен Хэнском, Ричи Тозиер, Грета Боуи, Генри Бауэрс, Эдди Каспбрэк… Билл Денбро. Билл Денбро — Заика Билл, так они называли его с детской непосредственностью, которая иногда характеризовалась как прямота, а иной раз — как жестокость. Он казался ей таким высоким, таким совершенным (пока не открывал рта и не начинал говорить, до этого момента).

Имена… места… события, которые тогда произошли.

Ее бросало то в жар, то в холод, когда она вспоминала голоса из канализации… и кровь. Она закричала, и отец вломил ей. Ее отец… Том…

Слезы грозили потечь из глаз… а потом Кей расплатилась с таксистом и дала ему такие чаевые, что от изумления тот даже воскликнул:

— Спасибо, леди! Ух, ты!

Кей увела ее в дом, отправила в душ, дала халат, когда она вышла из душа, сварила кофе, осмотрела раны, обработала порезанную ногу антисептиком, заклеила пластырем. Во вторую чашку кофе щедро плеснула бренди и заставила Бев выпить все до последней капли. Затем поджарила им обеим по бифштексу и потушила свежие грибы.

— А теперь рассказывай, что случилось, — попросила она. — Мы звоним копам или просто отправляем тебя в Рино, чтобы ты пожила там, пока не получишь развод?

— Много я тебе не расскажу, — ответила Бев. — Ты подумаешь, что я рехнулась. Но вина по большей части моя…

Кей стукнула кулаком по столу. Удар по полированному красному дереву звуком не так уж и отличался от выстрела пистолета маленького калибра. Бев подпрыгнула.

— Не говори так. — Щеки Кей раскраснелись, карие глаза засверкали. — Сколько мы с тобой дружим? Девять лет? Десять? Если ты еще раз заикнешься о своей вине, меня вырвет. Ты меня слышишь? Меня просто вырвет. Не было твоей вины ни в этот раз, ни в прошлый, ни в позапрошлый, ни в какой другой. Большинство твоих друзей не сомневались, что рано или поздно он или усадит тебя в инвалидную коляску, или просто убьет. Как будто ты этого не знаешь.

Беверли смотрела на нее, широко раскрыв глаза.

— Твою вину — во всяком случае, до какой-то степени — я вижу только в одном: ты оставалась с ним и позволяла ему так себя вести. Но теперь ты ушла, спасибо Тебе, Господи, за маленькие радости. Ты сидишь здесь с прищемленными ногтями, порезанной ногой, следами от ремня на плечах и говоришь мне, что это твоя вина.

— Он не бил меня ремнем. — Врала она автоматически, с ложью так же автоматически пришел стыд, и она покраснела.

— Если ты рассталась с Томом, ты должна перестать и врать, — ровным голосом ответила Кей и смотрела на Бев так долго и с такой нежностью, что той пришлось опустить глаза. Она почувствовала, что сейчас заплачет. — Кого, по-твоему, ты дурила? — спросила Кей все тем же ровным голосом. Перегнулась через стол, накрыла руки Бев своими. — Темные очки, блузы с воротником под горло и длинными рукавами… может, ты могла обмануть одного-другого заказчика. Но своих друзей ты обмануть не могла, Бев. Тех, кто тебя любит.

И тут Беверли заплакала, разрыдалась, и Кей обнимала ее, а потом, перед тем как лечь спать, она рассказала Кей все, что могла: позвонил давний друг из Дерри, штат Мэн, где она выросла, и напомнил ей об обещании, которое она дала очень и очень давно. Сказал, что пришла пора выполнить это обещание. Спросил, приедет ли она. Она ответила, что да. А потом произошла эта стычка с Томом.

— И что это за обещание? — спросила Кей.

Беверли медленно покачала головой:

— Я не могу тебе сказать, Кей. Как бы ни хотела.

Кей задумалась. Потом кивнула.

— Хорошо. Имеешь право. А что ты собираешься делать с Томом, когда вернешься из Мэна?

И Бев, которая все больше склонялась к тому, что из Дерри ей уже не вернуться, ответила:

— Я сразу приеду к тебе, и мы вместе это решим. Хорошо?

— Просто отлично, — кивнула Кей. — Это тоже обещание, да?

— После моего возвращения, будь уверена. — И она крепко обняла Кей.

С деньгами, полученными по чеку Кей, в кармане и в ее туфлях, Бев на автобусе «Грейхаунд» поехала на север, в Милуоки, опасаясь, что Том перехватит ее в аэропорту О'Хара. Кей, которая поехала с ней и в банк, и на автовокзал, пыталась ее отговорить.

— В аэропорту полным-полно сотрудников службы безопасности. Тебе нет нужды беспокоиться. Если он попытается приблизиться, ты просто заорешь во весь голос.