к остальным факторам деятельности последнего. Не происходит ли дело таким образом, что снообразующие факторы, сгущение, старание избегнуть цензуры и отношение к изобразительности предварительно создают из материала временное содержание сновидения и что последнее подвергается затем изменению до тех пор, пока не удовлетворяет по возможности требованиям второй инстанции? Это маловероятно. Следует скорее предположить, что эта инстанция выставляет с самого начала одно из условий, которым должно соответствовать сновидение, и что это условие наравне с условиями сгущения, сопротивления, цензуры и изобразительности оказывает решающее воздействие на обильный материал мыслей, скрывающихся за сновидением. Из четырех условий образования сновидений последнее во всяком случае наименее стесняет сновидение. Идентификация этой психической функции, которая совершает так называемую вторичную обработку содержания сновидения, с деятельностью нашего бодрствующего мышления с большой вероятностью явствует из следующего: наше бодрствующее (предсознательное) мышление относится к любому материалу восприятия совершенно так же, как указанная функция к содержанию сновидения. Для него вполне естественно приводить такой материал в порядок, создавать в нем логическую связь. Мы заходим в этом даже чересчур далеко; кунштюки карточных игроков подражают нам, основываясь на этой нашей интеллектуальной способности. В стремлении логически связать имеющиеся в наличии чувственные восприятия мы совершаем зачастую самые странные ошибки или же искажаем даже правдивость имеющегося в нашем распоряжений материала. Относящиеся сюда примеры слишком общеизвестны и не требуют подробного перечисления. Мы не замечаем искажающих смысл опечаток, создавая себе иллюзию правильности. Редактор одного распространенного французского журнала держал пари, что он в каждую фразу длинной статьи вставит слова «спереди» или «сзади», и ни один читатель этого не заметит. Он выиграл пари. Курьезный случай неправильного сопоставления я вычитал несколько лет назад в газете. После того заседания французской палаты, когда Дюпюи своим хладнокровным возгласом «Заседание продолжается» предотвратил панику,[113] которая едва не возникла, когда разорвалась брошенная анархистами в зал бомба, публика, сидевшая на галерее, подверглась допросу по поводу покушения. Среди этой публики было двое провинциалов; один из них показал, что после речи депутата он хотя и услышал взрыв, но подумал, что таков уж парламентский обычай – выстрелом оповещать об окончании речи оратора. Другой же, слышавший, по-видимому, нескольких ораторов, впал в ту же ошибку с той лишь разницей, что выстрелами салютуют всем особенно отличившимся ораторам.

Таким образом, не какая-либо другая психическая инстанция, а исключительно наше нормальное мышление требует от содержания сновидения, чтобы оно было понятно, подвергает его первому толкованию и тем самым способствует только его затемнению. Мы при толковании должны придерживаться следующего правила: на мнимую связность сновидения, ввиду ее неизвестного происхождения, обращать внимание не нужно; как в отчетливом, так и в запутанном сновидении необходимо идти обратным путем, ко вскрытию его материала.

При этом мы замечаем, однако, от чего зависит вышеупомянутая шкала ясности и отчетливости сновидений. Отчетливыми нам представляются те части их, которые носят на себе следы вторичной обработки; спутанными те, где сила такой обработки ослабляется. Так как спутанные части сновидения зачастую и наименее отчетливые, то отсюда мы можем вывести заключение, что вторичная деятельность сновидения ответственна и за пластическую интенсивность отдельных его элементов.

Желая сравнить с чем-нибудь окончательный вид сновидения, получающийся при содействии нормального мышления, я не могу подобрать ничего более подходящего, чем те загадочные надписи, которыми в разделе «Смесь» забавляют многие журналы своих читателей. Какая-нибудь фраза, выраженная ради контраста на диалекте и имеющая, возможно, более шуточное значение, должна вызывать предположение, что она содержит латинскую надпись. С этой целью отдельные буквы располагаются в другом порядке. Местами действительно образуется настоящее латинское слово, местами нам представляются обрывки таких слов и местами, наконец, стершиеся буквы и пробелы надписи вводят нас в заблуждение относительно бессмысленности всего целого. Не желая обманываться, мы должны, не обращая внимания на все реквизиты надписи, считаться только с буквами и вопреки их данному расположению соединять их в слова нашего родного языка.

Я должен резюмировать теперь все наше пространное рассмотрение деятельности сновидения. Мы старались ответить на вопрос, применяет ли душа все свои способности во всей их полноте к образованию сновидений или же только часть их, стесненную в полном своем проявлении. Наше исследование заставляет нас вообще отказаться от такой постановки вопроса как от несоответствующей истинному положению дела. Если же, тем не менее, мы должны будем дать ответ в той же плоскости, в какой находится и вопрос, то нам придется ответить утвердительно на оба, по-видимому, исключающие друг друга предположения. Душевная деятельность при образовании сновидения разлагается на две функции: на составление мыслей, скрывающихся за сновидением, и на превращание таковых в содержание последнего. Мысли, скрывающиеся за сновидением, составляются вполне корректно с затратой всех психических способностей, которыми мы обладаем. Эти мысли относятся к нашему не доходящему до сознания мышлению, из которого проистекают путем некоторого превращения и сознательные мысли. Как ни любопытны и ни таинственны сами по себе эти загадки, они все же не имеют ничего общего со сновидением и не заслуживают включения их в число проблем сновидения. Напротив того, часть деятельности, превращающая бессознательные мысли в содержание сновидения, характерна для общей сущности последнего. Эта истинная деятельность сновидения гораздо дальше, однако, от бодрствующего мышления, чем предполагают даже те, кто наиболее решительно преуменьшает роль психической деятельности при образовании сновидения. Она вовсе не небрежнее, не слабее и не менее исчерпывающа, чем бодрствующее мышление: она представляет собой нечто совершенно отличное в качественном отношении и потому не может быть даже сравнена с нею. Она не мыслит, не считает, не судит, она ограничивается одним только преобразованием. Ее можно описать, приняв во внимание все те условия, которым должен удовлетворять ее продукт – сновидение. Этот продукт должен прежде всего быть устранен от влияния цензуры; с этой целью деятельность сновидения пользуется смещением психической интенсивности вплоть до полной переоценки всех психических ценностей. Воспроизведению подлежат мысли исключительно или преимущественно из материала зрительных и акустических следов воспоминаний; из этого требования вытекает для деятельности сновидения необходимость обращать внимание на изобразительность, что она и исполняет путем новых смещений. Если приходится создавать более интенсивные элементы, чем имеющиеся в наличии в мыслях, скрывающихся за сновидением, то этой цели служит обширное сгущение, совершаемое над составными частями мыслей. На логическую связь мыслей обращается внимания немного; она находит свое скрытое выражение в формальных особенностях сновидения. Аффекты мыслей, скрывающихся за сновидением, подвергаются меньшим изменениям, нежели круг представления в них. Обычно они подавляются. Только одна часть деятельности сновидения – непостоянная в своем масштабе переработка отчасти пробудившимся бодрствующим мышлением – соответствует взглядам большинства авторов на общую картину