Рабочий день закончился полчаса назад. Данилов передал пациентку с диабетом дежурным врачам, в пять минут оформил историю родов и поспешил к матери.

Тонированная «девятка» с пожилым водителем восточной наружности тормознула сразу же, стоило Данилову поднять руку.

— В Карачарово. Сто пятьдесят.

Цену Данилов всегда называл сам и сразу. Так было проще и выгоднее. Сейчас бы он поехал и за двести пятьдесят, но водитель не стал торговаться, согласно мотнул полуседой головой и, как только Данилов захлопнул дверцу, сорвался с места.

— Первый? — поинтересовался водитель, останавливаясь на светофоре.

— Что — первый? — не понял Данилов.

— Ребенок первый? — Водитель сверкнул золотыми зубами. — Или второй? Вы же в роддоме были, да?

— Я там работаю, — ответил Данилов.

— Ай, здорово! — простодушно восхитился водитель. — И денег много, и женщин вокруг много. Как в раю!

Данилову было не до возражений. Он нашарил в кармане куртки ключи от родного дома, которые таскал с собой постоянно, и облегченно вздохнул — матери не придется подниматься для того, чтобы открыть ему дверь.

Светлана Викторовна лежала в своей кровати. Увидев сына, она попыталась привстать, но не смогла.

— Не надо лишней активности! — строго сказал Данилов. — Все любезности потом. Сначала дело. Рассказывай, что случилось.

— Возилась на кухне, вдруг стало тяжело дышать, домыла посуду — чувствую, что стало еще хуже. Короче — еле до кровати добралась. Немного оклемалась — и стала тебе звонить…

Бледность кожных покровов, частый пульс, зрачки в порядке, конечности немного холодны на ощупь.

— Лежи, я принесу тонометр.

Тонометр лежал там, где всегда — в одном из кухонных шкафчиков между аптечкой (жестяной коробкой из-под печенья) и баночкой меда, хранимой на случай простуды.

Давление, как и ожидал Данилов, оказалось понижено — сто на шестьдесят пять. «Черт возьми, нельзя исключить инфаркт».

Строго наказав матери лежать и не двигаться, Данилов достал с антресолей в прихожей старенький кардиограф, купленный им в первый год работы на «скорой» у одного из коллег. Было желание заняться частной практикой. Желание почему-то быстро прошло, а вот кардиограф остался. На память. В полностью рабочем состоянии, с заправленной термолентой и тюбиком специального геля, предназначенного для лучшего контакта электродов с кожей.

При виде кардиографа Светлана Викторовна заметно разволновалась.

— Что, так плохо?

— Это обычное исследование, — ответил сын.

— Но ты никогда раньше не снимал мне кардиограмму…

— Решил попрактиковаться, мам, чтобы не забыть, куда какой электрод накладывать. Жалко тебе, что ли? Давай снимай халат совсем…

— Ох, Володя, я так волнуюсь, когда ты начинаешь шутить, — вздохнула Светлана Викторовна.

Данилов помог ей избавиться от халата, небрежно кинув его на подоконник. Светлана Викторовна поджала губы, но промолчала. Наложив электроды, Данилов подсоединил последний провод к трубе отопления (аппарат был антикварным, из тех, что требовали зазаемления) и нажал на красную кнопку пуска. По стандартным и усиленным отведениям ничего страшного не выявилось. Даже признаков ишемии не было. Данилов облегченно вздохнул, просветлел лицом и, переставляя грудной электрод на присоске, снял шесть грудных отведений.

— Все в порядке, инфаркта нет! — доложил он, снимая электроды.

— Вот и славно! — обрадовалась мать. — Дай мне чистое полотенце, стереть эту слизь…

— Это гель, — поправил Данилов, открывая дверцу комода.

— Слизь! — повторила мать. — Гель — не русское слово.

Подав полотенце, Данилов взял с подоконника халат, из кармана которого выпала упаковка таблеток. Данилов нагнулся, чтобы поднять ее, да так и замер. Вопросы исчезли — все стало на свои места.

Когда Светлана Викторовна оделась и легла, Данилов присел на край ее кровати и показал лекарство.

— Откуда у тебя это? — грозно спросил он.

— Это мне дала Елизавета Васильевна, сказала, что очень хорошее сердечное лекарство. У нее от мужа осталось…

С Елизаветой Васильевной Данилов был знаком. Она преподавала рисование и эстетику в том же лицее, где Светлана Викторовна вела русский язык и литературу. Немного рассеянная, немного безалаберная и очень добрая женщина. Именно такие раздают подругам лекарства, оставшиеся после смерти мужа.

— Но оно мне не помогло, — призналась Светлана Викторовна. — Наверное — просроченное.

После снятия кардиограммы мать заметно повеселела и оживилась. Даже лежала в постели уже не как умирающий лебедь, а как женщина, которой не терпится вскочить на ноги и заняться делами.

Данилов машинально взглянул на срок годности препарата.

— Оно не просроченное. Это у некоторых мозги просроченные.

— Я не люблю, когда ты грубишь! — нахмурилась мать. — Пришел в гости и грубишь!

— Дело было так. — Данилов уставился в потолок, восстанавливая недавнее прошлое. — На кухне тебе стало тяжело дышать, и ты вспомнила о том, что дорогая Елизавета Васильевна очень удачно презентовала тебе хорошее лекарство. Так?

— Ну, почти…

— Тратить время на такие пустяки, как чтение инструкции, ты не стала. Зачем?

— Там такие мелкие буковки, а мне было так плохо…

— А раз тебе было плохо, то ты решила разжевать таблетку, чтобы быстрее подействовало…

— Да-да! — закивала Светлана Викторовна. — Знаешь, она оказалась совсем не горькой. Но лучше мне не стало…

— Тебе стало хуже! Потому что во-первых, эта таблетка не была тебе нужна, а во-вторых, это не обычная таблетка, а таблетка-ретард. Пролонгированная форма, большая доза, предназначенная для медленного долгого всасывания. Ты разжевала ее и обрушила свое давление! Мне прочесть лекцию о вреде самолечения, или замнем?

— Замнем! — Щеки Светланы Викторовны заметно порозовели. — А теперь пусти меня!

— Куда?

— Пойду поставлю чайник! У меня есть буженина и яблочный рулет. Раз уж я не еду в больницу, то могу я угостить своего единственного сына?

— Которого чуть было не сделала сиротой! — напомнил Данилов. — Лежи пока. Я принесу тебе крепкий чай, ты его выпьешь, я измерю давление и…

— Какие же вы, врачи, зануды, — скривилась мать.

— Куда уж нам до вас, учителей, — парировал сын, вставая на ноги.

— Только не вздумай заварить мне чай по своему образцу. Чифирь я не пью.

— Я тоже. Не волнуйся — это будет просто крепкий чай. Можно сказать — целебный.

Из спальни чаепитие переместилось на кухню. Светлана Викторовна радовалась столь скорому выздоровлению так бурно, что даже не расстроилась, когда случайно смахнула со стола свою любимую сахарницу синего стекла, купленную в Карловых Варах еще в советское время.