— Алексей Емельянович, у нас были к тому основания, — попытался оправдаться Гвоздев. — Неадекватное поведение, согласитесь — нормальные люди ни с того ни с сего в палате запираться не станут…

— Нормальные люди не будут вести себя так, как вы! — перебил его главный врач.

— А психиатр уже приезжал? — спросил Данилов.

— Нет, — ответил Гвоздев, — и не приедет. Час назад Копорева выписалась под расписку. Ее забрал муж.

— Да! — подтвердил Гавреченков. — А перед этим он побывал у меня и пригрозил, что будет жаловаться на вас в департамент.

— За что? — изумился Данилов.

— За то, что вы сорвали операцию, оскорбили пациентку и своими действиями поставили под угрозу две жизни — ее и ее еще не родившегося ребенка. Я понятно объяснил?

— Понятно, но все это неправда! — Головная боль как всегда пришла в самый неподходящий момент.

— Конечно, — в голосе главного врача зазвучала неприкрытая издевка, — у вас своя правда. Особая.

— Алексей Емельянович, — едва сдерживаясь, начал Данилов, — все происходило на глазах у множества свидетелей. Она заперлась в палате и не желала открывать. Мне пришлось разобрать ручку, чтобы открыть дверь. Мы нашли ее плачущей, но через несколько минут ее разобрал смех…

Больше всего на свете Данилову хотелось надавать главному врачу оплеух. Не зуботычин, а именно оплеух. Звонких, увесистых, хлестких пощечин. Таких, чтобы очки улетели в угол, а лысая голова моталась бы из стороны в сторону. А напоследок смачно плюнуть в утратившую печать самодовольного превосходства физиономию и уйти прочь. Далеко и навсегда, чтобы больше никогда не встречаться с Гавреченковым.

— Изложите в объяснительной! — перебил Данилова главный врач. — Вы двое и палатный врач со старшей акушеркой.

— А от постовых акушерок не нужны объяснительные? — уточнил Гвоздев.

Данилов не понял — тупит заведующий обсервацией или издевается.

— От постовых не надо. Можете идти! — отрезал главный врач, возвращаясь к бумагам, лежащим перед ним на столе.

— Что там произошло? — выйдя в коридор, спросил Данилов.

— Да вдруг как снег на голову свалился муж нашей артистки. Дерганый, психованный, потный, явный нарком. Разорался в холле, что мы, мол, мучаем и оскорбляем его жену. Я вышел, попытался объяснить ситуацию, но он меня послал на три буквы и умчался к главному. Тот позвонил мне, велел немедленно выписать Копореву по собственному желанию, а затем явиться к нему. Я так и сделал.

— Испугалась постановки на учет и слиняла, — констатировал Данилов.

— Естественно! И жаловаться этот урод никуда не будет, не в его интересах раздувать всю эту историю. Положит жену в другой роддом, и все. Но главному просто не терпится дать нам по выговору!

Данилов согласно кивнул. Действительно — если в подобных обстоятельствах не собираешься объявлять выговор, то зачем требовать объяснительную? Ведь все было сделано как полагается.

— А чем занимается ее муж? — полюбопытствовал Данилов.

— Косил под телевизионного деятеля. Не то режиссер, не то оператор, не то старший помощник младшего осветителя. Угрожал, что сейчас к нам понаедут корреспонденты всех центральных каналов и устроят нам пресс-террор.

— Никогда не слышал такого слова — «пресс-террор». Кстати, а нашелся ли ваш вакуум-экстрактор? — вспомнил Данилов.

— Нашелся. — Гвоздев, должно быть, успел забыть об экстракторе и поэтому ответил не сразу. — В одном из боксов этажом выше.

— Как он там оказался?

— После выходных и не такое случается. — Гвоздев закатил глаза и покачал головой. — То ли кто-то пошутил, мало ли идиотов, то ли очередной ординатор там с ним медитировал. Хорошо, что это при Ксении произошло. Дело ограничилось устным внушением и обработкой бокса, в котором нашли экстрактор. У Емельяныча все бы получили по полной.

Поскольку обсервационное отделение предназначено для рожениц, имеющих какие-либо инфекции или «подозрительных» в этом отношении, то перенос вакуум-экстрактора из отделения обсервации в физиологический родовой зал — вопиющее нарушение санитарно-эпидемиологического режима.

На площадке у лифтов Данилов и Гвоздев расстались. Гвоздеву надо было ехать вниз, в приемное отделение.

— У главного уже был? — спросил Вознесенский, стоило Данилову войти в ординаторскую. — И как?

— Никак, — сухо ответил Данилов. — Поговорили и расстались.

После сведений, полученных от Ксении Дмитриевны, он свел общение с заведующим отделением к минимуму. Как ни странно, Вознесенский совершенно не удивился этому.

Сев за стол, Данилов написал объяснительную на имя главного врача. Объяснительная вышла короткой:

«Главному врачу роддома № 9

Гавреченкову А.Е.

от врача отделения АиР

Данилова В.А.

Объяснительная

Свои действия в отношении пациентки отделения обсервации Копоревой Майи Леонидовны считаю правильными.

Дата. Подпись».

Данилов отдал листок старшей сестре, которая как раз собралась идти по делам в «административный аппендикс». Повезло, а то пришлось бы относить самому.

— Когда-то давно я подрабатывала в женской консультации одной из московских поликлиник. Поликлиника была хоть и городская, но из пафосных. Располагалась она в центре, и все — от главного врача до санитарок — гордились этим…

Иногда во время операций Юртаева могла начать рассказывать какую-нибудь историю, совершенно не интересуясь, слушают ее или нет. Не отрываясь от дела, она негромко и монотонно вела свое повествование, далеко не всегда доводя его до конца. Данилов сразу подметил прямую связь рассказов со сложностями, возникающими в ходе операций, и догадался, что они (рассказы, а не сложности) помогают Елене Ивановне сосредоточиться на проблемах и сохранять спокойствие.

— Врачом ультразвуковой диагностики работал там Юра Овечкин, маленький, толстенький, лысый…

Сахарный диабет, выраженное ожирение, стойкая артериальная гипертония, крупный плод… Все эти факторы, являющиеся показаниями к кесареву сечению, могут обернуться осложнениями во время операции.

— Юра очень любил свою жену. До самозабвения. Обожал, боготворил, превозносил и так далее. Но она однажды взяла и ушла к другому мужчине. Какому-то коварному и богатому соблазнителю, владельцу мебельного магазина…

Гемодинамика в норме. Вроде бы все хорошо, но Данилов никогда не позволял себе расслабляться во время операций. Отдохнуть можно будет потом, когда пациентка придет в себя в реанимации, пожалуется на то, что болит шов, и спросит, когда ей принесут ребенка. Вот тогда можно и кофе выпить, и анекдот кому-нибудь из коллег рассказать. А пока — работать, работать и работать. Делать свое «наркотизаторское» дело. И попутно слушать — у доктора Юртаевой все истории интересные.