Кафе оживляетъ жизнь каждаго французскаго города. Безъ нихъ Парижъ немыслимъ такъ же, какъ и безъ своихъ театровъ, но сидѣнье по вечерамъ въ кофейныхъ и пивныхъ — эта привычка, въѣвшаяся въ французовъ болѣе, чѣмъ въ кого бы то ни было — несогласима съ тихой жизнью у «домашняго очага». И всякій изъ насъ, кто подолгу живетъ въ Парижѣ, знаетъ до какой степени французы всякихъ возрастовъ и общественныхъ положеній — отъ увріеровъ до писателей, артистовъ и разбогатѣвшихъ рантье, статскіе и военные, общительные и нелюдимые — всѣ болѣе или менѣе захвачены этой привычкой. Сидитъ такой отецъ семейства съ своимъ стаканомъ разжиженнаго абсента или кружкой пива два-три и четыре часа сряду, даже ни съ кѣмъ и не разговариваетъ, и ничего не читаетъ; ему не можетъ не быть скучно все — въ одной и той же пивной, которую онъ знаетъ вдоль и поперекъ; все-таки же онъ домой нейдетъ, не находитъ никакого удовольствія въ обществѣ жены и дѣтей своихъ. И такъ живутъ десятки и сотни тысячъ семейныхъ французовъ. А между тѣмъ, въ каждомъ французѣ есть склонность къ женитьбѣ, но не потому, чтобы его привлекали сладости домашняго очага, а потому что онъ женолюбъ и смотритъ на женитьбу какъ на средство улучшить свое матеріальное положеніе. И въ этомъ дѣлѣ французскій законъ, требующій, чтобы наслѣдство было раздѣлено на равныя части между братьями и сестрами, до сихъ поръ поддерживаетъ бракъ безъ всякаго внутренняго содержанія. Французская дѣвица обязана быть съ приданымъ, если мечтаетъ выйти замужъ. Но это приданое очень часто ведетъ только къ разоренію семьи. Молодая женщина, выходя замужъ, приносить съ собою капиталъ, дающій десять тысячъ франковъ процентовъ, но она уже воспитана въ привычкахъ роскоши и не можетъ тратить меньше извѣстной суммы на свой туалетъ. Очень часто эта сумма превышаетъ ея собственную ренту. Но даже, когда такая парижская чета умѣетъ сдерживать свою склонность къ расходамъ и неумѣренной роскоши — отношенія между супругами связаны постоянно съ денежнымъ вопросомъ. И французскій законъ до сихъ поръ позволяетъ мужчинѣ, (даже и въ тѣхъ случаяхъ, когда мужъ и жена разъѣзжаются и живутъ отдѣльно) — возмутительно эксплоатировать женщину, носящую его имя. Такъ, напр., если бракъ заключенъ на основаніи режима, общности имущества" и жена — какая-нибудь актриса или пѣвица — зарабатываетъ нѣсколько десятковъ тысячъ франковъ — мужъ ее бросилъ и никогда ее матеріально не поддерживалъ, — и все-таки же онъ имѣетъ право, до тѣхъ поръ пока эта женщина носитъ его имя, требовать отъ нея no суду, чтобы она уплачивала ему половину своего заработка. Правда, съ тѣхъ поръ, какъ мой старый товарищъ по прессѣ, Альфредъ Наке — провелъ законъ о разводѣ, уже нѣтъ больше пожизненныхъ мученій мужа и жены во Франціи. Хотя и съ большими ограниченіями, но разводиться можно.

И вотъ этотъ-то законъ о разводѣ (противъ котораго французскіе консерваторы такъ долго кричали и до сихъ поръ кричатъ) показалъ: на какихъ шаткихъ основахъ держится въ французскихъ нравахъ супружеская жизнь. Было бы наивно утверждать, что этотъ законъ ослабилъ брачные принципы во Франціи; напротивъ, онъ только послужилъ реактивомъ, показывающимъ, какъ въ химическихъ опытахъ, каковъ уровень семейныхъ нравовъ во Франціи. И уровень этотъ оказался весьма невысокимъ. Но какъ бы ни были печальны слишкомъ частыя расторженія браковъ, это все-таки лучше, чѣмъ безъисходныя положенія, въ какія ставилъ прежній законъ тѣхъ, для кого бракъ дѣлался настоящей каторгой. Съ тѣхъ поръ, конечно, число супружескихъ уголовныхъ дѣлъ должно уменьшаться; изь чего, однако, не слѣдуетъ, чтобы любовныя драмы въ такомъ городѣ, какъ Парижъ, и во всякихъ слояхъ общества — шли на убыль. Въ законныхъ или незаконныхъ связяхъ темпераментъ француза беретъ свое. Но тутъ дѣло не въ одномъ темпераментѣ, а въ закоренѣлыхъ предразсудкахъ французскаго мужчины. Самъ онъ до нельзя снисходительно смотритъ на всѣ свои уклоненія отъ седьмой заповѣди. А женщина обязана быть ему безусловно вѣрной, онъ требуетъ этого и тогда, когда не имѣетъ ни религіозныхъ вѣрованій, ни уваженія къ существующему порядку вещей. И въ мотивахъ ревности француза очень большую роль играютъ раздраженное самолюбіе и тщеславіе.

Одинъ изъ моихъ парижскихъ пріятелей — иностранецъ, хорошо знающій французскую жизнь — находитъ, что каждая фраицуженка — будь она работница, лавочница, богатая буржуазка или титулованная аристократка — если только ей случалось измѣнять своему возлюбленному или мужу, или только возбуждать въ немъ сильную ревность — навѣрно была бита.

И мнѣ кажется такое мнѣніе не чудовищно-преувеличено. Въ любомъ романѣ, въ любой пьесѣ, какъ только любовникъ или мужъ застанетъ свою невѣрную подругу на мѣстѣ преступленія, онъ непремѣнно вскинетъ въ воздухъ кулаки при крикахъ: «Misérable!». На сценѣ это рѣдко доходитъ до побоевъ, но въ дѣйствительности кулаки эти весьма часто опускаются на голову и плечи «обожаемой» женщины.

Мнѣ кажется также, что много воды утечетъ до тѣхъ поръ, пока мужчина во Франціи — будь онъ парижанинъ или провинціалъ, и въ самомъ образованномъ классѣ,—освободится отъ своихъ предразсудковъ, будетъ считать женщину совершенно равноправной и даже въ тѣхъ случаяхъ, когда нарушаются его супружескія права, воздерживаться отъ оскорбленія женщины «дѣйствіемъ». Другое дѣло — яростныя вспышки страсти и уголовныя преступленія. Но и тутъ французскій мужъ можетъ, въ девяти случаяхъ на десять, надѣяться на то, что присяжные оправдаютъ его. Иначе и не можетъ быть: при сяжные сами всѣ мужчины и воспитаны въ тѣхъ же повадкахъ и предубѣжденіяхъ. Казалось бы при такихъ частыхъ убійствахъ невѣрныхъ женъ, какія случаются во Франціи, въ особенности въ Парижѣ, супружеская вѣрность должна бы хоть формально ограждаться; а всѣмъ извѣстно, что этого далеко нѣтъ. Напротивъ, чѣмъ дальше, тѣмъ хуже; браки при возрастающей разнузданности чувственныхъ инстинктовъ, тщеславія и суетности — только въ разводѣ и находятъ нѣкоторый регуляторъ.

Нельзя, однако, отрицать того, что и въ Парижѣ вы найдете семьи съ сильно развитымъ родственнымъ чувствомъ. Даже и въ неудачныхъ бракахъ любовь родителей къ дѣтямъ и дѣтей къ родителямъ остается часто нетронутой и доходить иногда до размѣровъ страсти, но согласитесь, что французская манера проявлять и въ жизни, и въ литературныхъ изображеніяхъ кровное чувство родителей и дѣтей кажется намъ всегда аффектаціей. Возгласы: ma mère, топ père, mon fils, ma fille! — для нашего слуха отзываются театральными акцентами. А въ жизни очень рѣдко привязанность родителей къ дѣтямъ и обратно производитъ на васъ, какъ на иностранца, впечатленіе настоящей интимной задушевности. Они могутъ быть привязаны, по своему, довольно искренно и сильно, но форма весьма часто отзывается какъ бы заученными интонаціями, ласками и возгласами. И вамъ, при этомъ, всегда невольно