слишкомъ пунктовъ государственнаго исповѣданія вѣры, которые обязательны для подданныхъ ея величества, принадлежащихъ къ англиканству — составляютъ не одно только религіозное credo; они даютъ духовенству, какъ сословію огромныя права и преимущества. Когда вы побываете въ Оксфордѣ —этомъ очагѣ правовѣрнаго англиканства — вы поймете: что это за сила! Ни въ одной европейской странѣ, госудfрственная религія не воспитываетъ такъ въ своихъ принципахъ и правилахъ всѣхъ тѣхъ, кто впослѣдствии будетъ служить странѣ въ разныхъ профессіяхъ и званіяхъ.

И французъ-республиканецъ, и нѣмецъ соціалъ-демократъ одинаково будутъ возмущаться тѣмъ, что въ Англіи духовенство имѣетъ такія громадные оклады, что мѣста архіепископовъ, епископовъ и декановъ представляютъ собою синекуры въ десятки и сотни тысячъ фунтовъ, что множество духовныхъ только носятъ это звание, но ставятъ за себя священниковъ— батраковъ, а сами разъѣзжаютъ по Европѣ, наслаждаясь итальянскимъ небомъ и совсѣмъ не духовными удовольствіями Парижа, Вѣны и другихъ столицъ.

Все это такъ, но кто сколько-нибудь ознакомится съ английской жизнью — увидитъ, что между обществомъ — и высшимъ, и средней руки и мелко-буржуазнымъ, съ одной стороны, и церковью, какъ государственно-религіознымъ учрежденіемъ съ другой — нетъ никакого антагонизма. Вся англійская респектабелъностъ проникнута, до сихъ поръ, англиканствомъ, и нигдѣ, вѣроятно, духовные — отъ архіепископовъ до простыхъ сельскихъ викаріевъ, — такъ не живутъ «на міру» какъ въ Англии, и прежде всего въ Лондонѣ. Въ обществѣ вы за инымъ обѣдомъ или на вечере совсѣмъ и не узнаете въ какомъ-нибудь высокоприличномъ джентльменѣ, въ бѣломъ галстухѣ извѣстнаго священника или епископа. Высшее духовенство засѣдаетъ въ верхней палатѣ и — такъ же какъ среднее и низшее — участвуетъ во всѣхъ интересахъ и движеніяхъ общества, кромѣ, разумѣется, разрушительныхъ, очень много пишетъ по всевозможнымъ вопросамъ и серьезно занимается наукой и даже искусствомъ, въ послѣдніе годы стало сочувствовать и болѣе демократическимъ идеямъ, становится во главѣ такихъ дѣлъ, какъ «университетскія поселенія» въ Истъ-Эндѣ Лондона.

Но до тѣхъ поръ, пока англійская конституція держится на своихъ слонахъ — будутъ существовать огромные оклады, синекуры, стипендіи и привилегіи и для служителей англиканской церкви, и для служителей правосудія, для тѣхъ «судебныхъ лордовъ» (high justice), которые пользуются окладами поражающихъ размѣровъ и такимъ значеніемъ, какого не имѣютъ на материкѣ сановники.

XII

Семейные нравы. — Французскія супружества. — Какъ живетъ буржуазная семья въ Парижѣ.—Характеръ религіозности. — Вліяніе духовенства. — Нравы внѣ дома. — Клубы, сидѣніе въ кафе, свѣтъ, пріемы. — Супружеская невѣрность. — Жизнь за городомъ. — Парижанинъ на водахъ и на берегу моря. — Англійская семья. — Любовь къ своему «home». — Лондонскіе клубы. — Нравы свѣтскаго англійскаго общества. — Жизнь въ деревнѣ.—Островъ Уайтъ. — Модное кочеваніе по Европѣ

За исключеніемъ англичанъ, ѣздятъ въ Парижъ и живутъ въ немъ всего больше русскіе. Но многіе ли изъ нашихъ соотечественниковъ знакомы съ семейной жизнью французовъ, съ домашними нравами, со всѣмъ тѣмъ, что составляетъ внутренній бытъ и общества въ тѣсномъ смыслѣ и народа — городского и деревенскаго?

He думаю, чтобы многіе тридцать лѣтъ назадъ только въ Парижѣ русскіе оставались на житье. Теперь гораздо больше живетъ и внѣ Парижа, и почти исключительно въ Ниццѣ и вообще на Ривьерѣ. Съ французскимъ обществомъ знакомятся между русскими тѣ, кто и сами себя причисляютъ къ «обществу». Поэтому въ сужденіяхъ о французской семейной жиз-ни русскихъ свѣтскихъ людей не можетъ не быть односторонности. А большинство туристовъ, въ томъ числѣ и люди болѣе серьезные, живущіе подолгу во Франціи, рѣдко проникаютъ въ домашнюю жизнь французскихъ семей.

И про себя я долженъ сказать, что, за сорокъ лѣтъ знакомства съ Парижемъ, я сравнительно меньше имѣлъ случаевъ присматриваться къ жизни французской семьи въ разныхъ слояхъ общества, и думаю, что чрезъ то же проходили и многіе мои сверстники. Парижъ слишкомъ богатъ жизнью внѣ семьи; да и французы не отличаются такимъ гостепріимствомъ какое принято называть «шотландскимъ». Проникать въ ихъ семейную жизнь, особенно если вы еще молодой человѣкъ, совсѣмъ не такъ легко было тридцать лѣтъ назадъ, какъ у насъ или даже у нѣмцевъ и англичанъ. Вдобавокъ, когда русскій ѣдетъ въ Лондонъ, онъ знаетъ, что туда необходимо брать рекомендательныя письма. Его всѣ увѣряютъ, что безъ рекомендаціи нѣтъ никакой возможности знакомиться съ англичанами, что въ сущности преувеличено. А въ Парижъ и вообще во Францію, ѣдутъ точно къ себѣ домой, не заботясь о рекомендательныхъ письмахъ въ семейные дома и довольствуются публичной жизнью.

Но, повторяю, французъ болѣе ограждаетъ свою семейную жизнь, чѣмъ, напр., мы; и это чувствовалось еще сильнѣе тридцать лѣтъ тому назадъ, чѣмъ теперь. И говорю я не о «свѣтѣ», не о посѣщеніи домовъ, гдѣ постоянно принимаютъ, а о жизни тѣхъ слоевъ общества, въ которыхъ сохраняются болѣе строгіе французскіе обычаи.

Когда какой-нибудь иностранецъ, поживя среди французовъ, считаетъ себя въ правѣ говорить о невысокомъ уровнѣ нравов, то ему обыкновенно возражать на это:

— Вы не знаете настоящей Франціи. Вы судите по Парижу да и въ Парижѣ—по одному классу пустыхъ, праздныхъ и распущенныхъ людей. Слава Богу, семья еще не разрушена и домашше нравы держатся еще хорошими традиціями.

Kонечно нельзя по тому, что называютъ «le tout Paris» судить обо всей Франціи; но въ Парижѣ, какъ ни въ одномъ городѣ—вы не найдете столько образчиковъ различныхъ типовъ домашнихъ и семейныхъ нравовъ, и по прошествіи нѣсколькихъ десятковъ лѣтъ у васъ складывается нѣчто приближающееся къ правдѣ…

Во всякой культурной странѣ семейная жизнь держится женщиной. И тутъ я опять спрошу: имѣемъ ли мы, русскіе, — какое-нибудь опредѣленное представленіе о коренныхъ свойствахъ француженки, какъ жены и матери семейства? Мнѣ кажется, мы, до сих поръ, довольствуемся такими оцѣнками, въ которыхъ главную роль играютъ наши случайныя встрѣчи: въ Россіи съ гувернантками, модистками и перчаточницами, а въ Парнжѣ—съ прислугой, хозяйками отелей, лавочницами и кокотками. Француженка — для русскихъ прожигателей жизни — до сихъ поръ синонимъ женщины легкаго поведенія. И въ этомъ качествѣ она еще сохраняетъ свое обаяніе; можетъ всегда разсчитывать, попадая къ намъ въ Петербургъ и въ Москву, на успѣхъ и хорошія дѣла. Я лично сомнѣваюсь, чтобы француженка, какъ типъ женщины, особенно приходилась по душѣ русскому человѣку; не развратнику, не свѣтскому фату, а хорошему, серьезному русскому человѣку. Въ ней игривый умъ, энергія, бодрость, часто дѣльность преобладаютъ надъ той задушевностью, къ которой мы, русскiе, всегда стремимся въ нашихъ сниженіяхъ съ женщинами. И русскимъ довольно таки трудно безпристрастно оцѣнивать всѣ положительныя свойства французской женщины. Мы любимъ ея общество въ свѣтѣ, мы съ ней любезнѣе, чѣмъ съ нѣмкой, кто бы она ни была: горничная, продавщица газетъ, кассирша, хозяйка отеля или комнатки самаго низшаго разряда; но намъ трудно призиать