Но молодой поэт не спешил возвращаться и продолжал изумлять семейство. Он стал посещать светское общество и превратился в блестящего джентльмена. Он вовсе не стремился быть светским львом, которым может стать самая ничтожная личность. Зачастую общество сквозь пальцы смотрит на дурные манеры и пошлость своих любимцев. Мэк относился к этому с презрением, чем еще более привлек к себе внимание. Ему хотелось отличаться в лучшем смысле этого слова, обрести светский лоск. Он вспоминал, какие усилия прикладывала Роза, чтобы обтесать его. Наконец, ради любви к ней, он выбрался из своей раковины и начал изучать людей всякого сорта. Проницательные глаза юноши видели многое, несмотря на близорукость. Никто не мог понять, как Мэк собирается использовать свои новые знания, потому что письма его были короткими. Когда его расспрашивали, отвечал с невозмутимым терпением:

– Подождите, когда закончу, тогда приеду домой и все расскажу.

Так что все ждали поэта, когда в семье случился неожиданный переполох. Если бы вдруг младшие Кэмпбеллы начали рифмовать, это не произвело такого эффекта.

Доктор Алек, потеряв терпение, объявил, что едет в Л. посмотреть на молодежь. Фиби быстро приобретала известность пением старинных баллад. Ее исполнение было таким изящным, трогательным и мелодичным, что популярность певицы росла с каждым месяцем.

– Поедем со мной, Роза. Давай удивим эту честолюбивую парочку. Они так быстро входят в моду, что скоро позабудут старых друзей. Нужно напоминать о себе время от времени, – сказал он племяннице в одно прекрасное мартовское утро.

– Нет, благодарю вас. Я останусь с тетушкой. Мне не место среди этих знаменитостей, – ответила Роза, подрезая комнатные цветы.

Дядя заметил некоторую горечь в ее словах и мрачность в лице. Он, конечно, подозревал, в чем дело, и хотел во что бы то ни стало узнать истину.

– Думаешь, Фиби и Мэк не будут рады тебя видеть? – он подал племяннице письмо, в котором Мэк подробно описывал головокружительный успех Фиби на одном из концертов.

– Они, наверное, очень заняты, – Роза хотела избежать лишних слов.

– Так в чем же дело? – настаивал доктор Алек.

Роза резкими движениями обрезала прекрасную герань и молчала. Наконец она отбросила ножницы и, словно вопреки своей воле, воскликнула с досадой:

– Дело в том, что я завидую им обоим!

– Боже мой! Что такое? – удивленно воскликнул доктор.

Роза бросила свое занятие и подошла к дяде, нервно сжав руки. Она всегда так делала в детстве, когда сознавалась ему в каком-нибудь дурном поступке.

– Дядя, должна сказать вам, что в последнее время я стала ужасно завистлива и раздражительна. Нет, не надо меня утешать, вы не знаете, как я мало этого заслуживаю. Мне сейчас нужен от вас хороший выговор.

– Хорошо, я обещаю бранить тебя, когда узнаю за что. Выскажись, дитя мое, и объясни, что у тебя на душе. Если ты завидуешь Фиби и Мэку, то я готов ко всему, – доктор Алек уселся в кресло с таким видом, как будто ничто не сможет удивить его.

– Но я завидую им совсем не в том смысле, дядя. Мне просто тоже хотелось бы обладать талантом. Я не могу сочинять стихов или петь, как соловей, но мне казалось, что нужно попытать себя в чем-то другом. Я стала рисовать картины, но оказалось, что не способна ничего создать сама, а могу только копировать. Это меня совсем расстроило, потому что больше я ничего не умею. Как вы думаете, есть у меня какой-нибудь талант, чтобы развить его и приобрести известность, как они? – с волнением спросила она.

Дядя подумал, что никогда не простит феям, одаряющим детей талантами в колыбели, за то, что они были так скупы к его девочке. Однако взглянув в ее взволнованное, открытое лицо, он понял, что, напротив, добрые феи одарили ее с лихвой.

– Да у тебя есть самый лучший, благороднейший дар, каким только может обладать женщина! Музыка и поэзия – интересные занятия. Я не удивляюсь, что ты желала бы обладать этими талантами и завидуешь наслаждению, которое они доставляют. Я тоже испытывал это чувство и тоже думал, почему небо так несправедливо к некоторым… Так что тебе нечего стыдиться говорить со мной об этом.

– Я не могу пожаловаться на судьбу, но я недовольна. Моя жизнь полна удобств и до того спокойна и безмятежна, что томит меня. Я тоже, как другие, хотела бы пуститься в житейское море и делать что-нибудь или, по крайней мере, попытаться. Хорошо, что вы не осуждаете меня, но я очень хочу знать, какой у меня дар, – сказала Роза уже не так уныло.

– Твой дар – терпеливо и великодушно жить для других. Мы все воспринимаем его как должное, словно воздух или солнечный свет.

– Очень великодушно с вашей стороны говорить так, но от такого таланта ни славы, ни удовольствия, – Роза, казалось, была разочарована словами дяди.

– Не забывай, что слава и удовольствия быстро забываются, а память о действительной помощи остается после того, как поэзия забыта, а музыка смолкла. Поверь, моя девочка, это так.

– Я не чувствую себя полезной, никому не нужны ни моя помощь, ни старания, – вздохнула Роза, вспоминая о долгой, скучной зиме, полной бесплодных усилий.

– Иди ко мне, и давай посмотрим, мало ли ты делаешь, – усадив племянницу на колени, совсем как в детстве, доктор Алек взял ее тонкую руку и стал по очереди загибать пальчики.

– Во-первых, больная старая тетушка находится на заботливом, самоотверженном попечении ни к чему не годной внучки и при этом чувствует себя счастливой. Во-вторых, она читает, пишет, шьет и охотно исполняет разные поручения своего требовательного дяди, который решительно не может обойтись без нее. В-третьих, она безропотно помогает всем родственникам в их делах. В-четвертых, поддерживает одну близкую подругу и вдохновляет на новые свершения двоюродного братца. Ее одобрение для них дороже всякой славы. В-пятых, несколько молодых девушек изо всех сил подражают ей в добрых делах. В-шестых, она с сестринской заботой печется о маленькой сиротке. В-седьмых, благодаря ей полдюжины бедных женщин благоденствуют, а множество бедных сирот, желающих учиться, живут в хороших условиях. У них есть все для учебы: и учебные пособия, и игрушки. Кстати, та же самая никчемная девушка, не считаясь со своим временем, дает им уроки. Вот теперь она сидит у меня на коленях и наконец должна сознаться, что ее дарования чего-нибудь стоят.

– Да, я согласна! Я не представляла, чтобы кто-нибудь замечал, как я стараюсь быть полезной. Я научилась делать добро, не ожидая благодарности, осталось научиться не ждать за это похвалы и довольствоваться сознанием исполненного долга, о котором знает один Бог.

– Он знает и наградит тебя в свое время. Я думаю, в такой тихой жизни много радости и счастья. О многих благородных людях никто не знает, но когда они уходят, по ним скорбит немало сердец. Ты одна из них; если будешь продолжать жить так и дальше, я буду больше всех гордиться тобой, за исключением разве что Мэка.

Тучи совершенно рассеялись. Роза слушала дядю со счастливым выражением. Его последние слова вызвали яркий румянец, и глаза девушки на мгновение заблестели. Потом она решительно взглянула на него и сказала: