— Муж… — начала было она, но затем сквозь зубы с ненавистью выдавила: — Мерзавец!

На какое-то мгновение от прежней забитости не осталось и следа.

Госпожа улыбнулась.

— Так ты, значит, поссорилась с мужем и убежала? — спросила она с любопытством. — Смелая! Как же ты решилась? Где твоя семья? Расскажи о себе.

Женщина, вновь потупившись, терла руки.

— Из Хэйфэя я, из Хэйфэя, — невнятно начала она. — Дома рис сажала. Да вот старикам, видать, не угодила — каждый день только и знали ругать да бить. Случись наводнение — говорят: ты накликала; засуха — опять я виновата. Разве я могу беду накликать? Ежели я что и не так сделала — то не нарочно. А муженек, изверг, под их дудочку плясал, ругал меня почем зря. Я и рассаду выращивала, и сорняки полола, и все с Тань-цзы — вечно он у меня за спиной надрывается от плача. И шесть месяцев так, с ребенком за спиной. Целыми днями воду колесом на поле качала, а сын ревет. Кажется, не ребенок это, а камень… — все плечи оттянул. Куда его денешь? Потом он заболел. Так меня же и избили за это… черенком лопаты. Еле отлежалась. Так били, так били… — Женщина перевела дух и нервно сглотнула слюну.

Госпожа видела, что служанка еле сдерживает гнев: запинается, трясет головой и вся дрожит. Она подавила улыбку и сказала с притворным участием:

— Ай-ай! Били? Издевались? Да разве так можно? Ну, не волнуйся, говори медленнее.

— Муж! А много ли я от него добра видела? Только что с голоду не подохла. Думала я, думала, как дальше жить. И решила. Была у меня дорогая заколка, материн подарок. Продала ее одному бродячему торговцу, чтобы как-нибудь перебиться на вырученные деньги. Этот торговец старик уж был. Узнала, что он в Шанхай идет. Не хотел он меня с собой брать, но я подумала — лучше по дороге помереть, чем здесь оставаться, и пошла за ним. Шла, шла, добралась до Нанкина. Все деньги истратила… И попала в это бюро. Да тут много наших: Сань Дин-цзы, тетушка Синь, тетушка Эр, мамаша Фу-тоу. Все здесь. Ничего, устроились.

— Это что же, все из вашей деревни?

Женщина кивнула.

— Молодцы! — с оттенком зависти вздохнула госпожа.

— А этот старикашка, торговец-то, еще запугивал меня! Говорил, в Нанкине и Шанхае иностранцы людям глаза выкалывают. Да какие-то железные птицы летают и бомбы бросают, дескать, уйдешь из дому — нищей станешь. Только я ведь и мужа не испугалась. Меня на это не возьмешь. Думала, как-нибудь прокормлюсь. Да, я не из пугливых.

— А как же ребенка оставила?

Женщина помолчала, глядя в пол и шевеля пальцами ног. Потом сказала:

— Я хочу попросить у вас два юаня взаймы, госпожа. И письмо, может, вы мне напишете?

— Деньги, разумеется, дать можно. Но куда ты письмо пошлешь? Здесь написано: передать в Хуншэнсянь. Это что такое? На фамилию не похоже. Лавка, что ли? Где она?

Женщина устремила взгляд больших круглых глаз за окно.

— Видно, где-то здесь, в городе. Лавка это, трактир. А держит его какой-то Хун.

— Хун? С такой фамилией здесь у нас никого нет.

— Что же они попонятнее не написали?

— Это твоего мужа почерк?

— Где уж ему письма писать! Он в жизни кисточки в руки не брал. Ладно, пойду спрошу тетушку Эр.

Женщина, шлепая босыми ногами, вышла.

Госпожа вздохнула, посмотрела на подушку и, увидев мокрое пятно, почувствовала, как запылали щеки. Служанка ей уже больше не казалась чудной. Она уважала ее, завидовала ей. Но что предпринять, не знала и задумалась.

1934

Аи У

БЕЖЕНКА

Скоро полдень. Инь и Чжан Эр-нян собирают грибы на склоне горы. Босые ноги ступают по мокрой от недавнего дождя траве, на синие холщовые платки с деревьев падают капельки. Воздух чист, прозрачен, свеж. С восточного уклона горы дует слабый ветерок, принося с собой влажный соленый запах. В горной роще необычайно тихо, редко-редко вдалеке пропоет птица или тихо прострекочет кузнечик, на берегу моря, под кручей, слышится приглушенный шум прибоя. Еще недавно, когда женщины взбирались на склон, по лесу стлался туман. Сейчас он почти рассеялся в лучах яркого солнца, и все вокруг посветлело. Дождевые капельки на траве и на листьях деревьев заискрились хрустальным блеском. В густой траве и пушистом мху тут и там прячутся нежные свежие грибы: белые, душистые петушки, темно-желтые лебеди, зеленоватая фасоль, черные как уголь маслята и зонтики, похожие на настоящие зонты, — не зря их так назвали. Есть и маленькие как пуговки грибы — они укрыты листочками.

Инь подобрала несколько приглянувшихся ярко-красных грибов и весело крикнула:

— Матушка Чжан, поглядите, какие красивые! Не знаю только, вкусны ли они.

Склонившаяся под елью Чжан Эр-нян подняла голову и с испуганным видом замахала рукой:

— Да это же поганки. Их не едят, они ядовитые… Вы там у себя, на острове, и впрямь ничего не знаете!

Инь отшвырнула поганки, провела пальцами по мокрой траве и смущенно проговорила:

— Это верно, в грибах совсем не разбираюсь! Где им быть у нас, на острове?! Всю жизнь там видишь только рыбу да соль.

Чжан Эр-нян подошла к молодой женщине и взяла у нее корзинку:

— Дай погляжу, не может быть, чтобы ты набрала одних поганок… У, сколько у тебя грибов!.. От этих, правда, расстройство бывает — да ничего, не выбрасывай. Верно говорят: «Кому судьба грибы собирать, а кому и нет». Я смотрю, ты счастливей меня! Вон как мало я нашла!

Заглянув в корзинку Чжан Эр-нян, Инь убедилась, что у старушки действительно