ее дерзкой улыбкой, своей любимой.

– Ты был его другом, – сказала Цюкунфт.

Она провела пальцами по лбу Бедекта, но глаз, таких зеленых, что в них хотелось утонуть, с Вихтиха не сводила.

– Нет, – ответил он. – Я и сейчас его друг. Я увижу его снова в Послесмертии.

Он подмигнул, чувствуя, как все сильнее становится самим собой.

– Хотя, надеюсь, не слишком скоро.

– Не думаю, – ответила Цюкунфт. – Его безумие наполнило мир здравым смыслом, пусть и на краткий миг. Он умер в здравом уме. Я не думаю, что в мире здравомыслящих людей в принципе существует Послесмертие.

Она озвучила его собственные мысли, но, произнесенные вслух, они звучали абсолютно бредово. Может ли это быть правдой? Неужели здравомыслие Бедекта было разновидностью безумия? Он думал о териантропе – о женщине, падающей с неба, принявшей человеческий облик и бывшей не в силах снова стать драконом, каким она себя считала.

«Здравомыслие как вид безумия? Непохоже на то».

Вихтих отвернулся, не в силах смириться с уверенностью, которую видел в глазах Цюкунфт.

Вменяемость и здравый смысл были разновидностью безумия – притом опасной разновидностью. Только его собственное безумие делало его тем, кем он был, только оно стояло между ним и нормальностью обыкновенных людей. И именно эта мысль – стать обыкновенным – пугала Вихтиха больше всего на свете.

Он глянул на Штелен и только тут заметил рукоять меча, выглядывающую из-за ее плеча.

«Мой второй меч».

Она принесла его меч, тащила его с собой от самой готлосской заставы.

Но зачем? Собиралась ли она вернуть его или хотела подразнить Вихтиха напоминанием, как ограбила его, пока он был без сознания? Снова.

«Конечно, чтобы подразнить».

И все же он знал, что она ему вернет меч. Это было частью ее способа наслаждаться победой.

Вихтих огляделся по сторонам. Меч Штелен – на полу, один из ее ножей – в Опферламм, другой – в горле Лебендих.

– Оставь меч себе, – сказал он мертвой Штелен. – Там, куда ты направляешься, он тебе понадобится.

«И я ее убил».

Он снял с плеча пригоршню лошадиных кишок и бросил к ее ногам. Пусть у Штелен и лошадь там будет. Куда, кстати, подевалась лошадь Опферламм? Вихтих нигде не видел животного. Он подавил смех. Должно быть, лошадь Бедекта упала прямо на нее.

«Придется пешком пойти, судя по всему».

Он вспомнил сон о старике, который спустился с гор, и все понял.

– Я больше никогда не сяду в седло, – сказал он, снова повернувшись к Цюкунфт.

– Прости?

– Ненавижу лошадей. Всегда ненавидел. С этого момента буду ходить пешком.

«Проклятых тварей все равно убивают или крадут. Или драконы ими швыряться начинают».

Это было ложью от первого до последнего слова, но он не мог сказать этой красивой женщине, что наказывает себя за убийство своего друга. Она сочтет его слабаком, а он не мог этого допустить.

«Таким образом я буду чтить память Штелен».

Когда-нибудь, когда он снова встретит Штелен, она увидит, на какие жертвы он пошел ради нее, и не убьет его.

«На это долбано мало шансов».

Он смотрел, как Цюкунфт наклоняется, чтобы поцеловать Бедекта в лоб, и распрямляется, собираясь встать.

– Когда мы были в Послесмертии – еще до того, как сбежали, – сестра пообещала, что даст Бедекту средство остановить Моргена.

Вихтих взглянул на труп друга.

– Я так понимаю, она солгала.

– Нет, – ответила Цюкунфт. – По крайней мере, не совсем. Я думаю, что она манипулировала всеми нами. Я думаю, что она получила именно то, что хотела.

– И чем это помогло Бедекту? Он мертв и таким и останется. А Морген…

– Штелен обвинит во всем Моргена. Она сочтет себя обворованной им.

«Никто не ворует у Штелен».

Этот мелкий поганец, считай, уже мертв.

– Ну да…

Цюкунфт осмотрелась вокруг с таким видом, словно до сих пор не могла поверить, что она здесь, не могла поверить, что выжила.

– Дерьмо, – сказал Вихтих, задумчиво глядя на труп своего старшего друга.

– Что такое? – спросила Цюкунфт.

– Бог обещал, что если я спасу жизнь Бедекту, он исцелит мои шрамы, вернет мне мою красоту.

Она наклонила голову и демонстративно осмотрела его лицо.

– Слушай, ну не так уж плохо ты выглядишь. Ты все еще недурен собой. Просто суровый и резкий такой. Некоторым женщинам такое нравится.

«Она меня хочет».

Что бы Бедект ни сделал с реальностью, все постепенно возвращалось на круги своя.

«Я – Вихтих Люгнер».

– Неужели?

Он уставился своими плоскими серыми глазами в эти зеленые и направил на нее всю свою силу гефаргайста. Она нервно улыбнулась и облизнулась. Она не отвела взгляда, и он почувствовал, как еще частичка прежнего Вихтиха вернулась к нему.

Морген и Нахт. Что ему делать с богом Геборене и его проклятым Отражением? Сможет ли он заставить кого-то из них вернуть ему красоту? Нахт обещал залечить его раны, вернуть отсутствующие пальцы, а Морген – богатство и славу. И он хотел всего этого.

«Став богатым, я мог бы вернуться домой к жене и сыну».

Но если он сделает это, погубит ли он Флуха так же, как погубил Опферламм? Он взглянул на труп ученицы, увидел ее застывший взгляд. Эти глаза никогда не состарятся, никогда не познают ни любви, ни боли, ни счастья. Он вспомнил, как говорил ей: «Я – твой единственный друг. Я присмотрю за тобой. Только благодаря мне ты будешь оставаться в живых – пока не научишься драться за жизнь сама». Он солгал или потерпел неудачу, и ему не нравилось, что это – в любом случае – говорило о нем самом.

«Не могу же я так подставить Флуха».

Он повернулся к Цюкунфт.

«Вспомни сон. Вспомни того старика».

У него были точь-в-точь такие же шрамы, как у Вихтиха теперь. Он не был похож на человека, обладающего большим состоянием. Честно говоря, старик выглядел так, словно ему было вообще насрать на деньги.

«Да пропади они пропадом, боги эти».

Даже если выполнят его просьбы, они попытаются использовать его. В конце концов, Величайший Фехтовальщик в Мире любому пригодился бы.

Вихтих, наслаждаясь соблазнительным видом многочисленных изгибов тела Цюкунфт, облепленных пропитанными кровью рубашкой и юбкой, подал ей покрытую коркой засохшей крови руку. Она, не поколебавшись ни секунды, приняла ее.

– Я – Вихтих Люгнер, Величайший Фехтовальщик в Мире.

Она окинула его оценивающим взглядом.

– Верю, верю.

Она рассмеялась, в глазах заплясали лукавые огоньки.

– Вообще-то, – сказал Вихтих, – я солгал.

– Ты не Величайший Мечник в Мире?

– Нет. Я Величайший Мечник среди городов-государств.

– Но это и есть весь мир, – озадаченно возразила она. – У обитателей