Арджуна решил, что он близок к исполнению давно лелеемых им мечтаний: добиться реформы всего устава общества, доказав всем опасность, связанную с тайной и бесконтрольной властью, и уничтожить Комитет Трех и совет Семи, заменив его Советом из двенадцати сменяемых членов во главе с ним как с президентом этого Совета, которым он будет управлять по своему усмотрению. Власть будет тогда в его руках, а вместе с тем и все средства для проведения будущего восстания, которое навсегда освободит его родину, Индию, от гнусного ига Англии…

Надо только действовать быстро и с величайшей осторожностью, ибо ввиду положения, занимаемого им теперь по отношению к Совету Семи, достаточно малейшего подозрения, чтобы он присоединился к своему предшественнику в Башне Мертвых. Но прежде, чем начинать борьбу, необходимо быть в курсе всего дела и дальнейших планов своих врагов.

Падиал только и ждал, чтобы ему позволили говорить. Осторожно расспрашиваемый Арджуной, он рассказал все, что знал, между прочим и то, как во время собрания незнакомый голос обещал ему спасти его и приказал явиться на свидание вечером у Башни Мертвых, угрожая самой ужасной местью, если он не сдержит своего слова.

Брахматма сразу понял, что вся разгадка дела кроется в этом: надо полагать, Старший-Из-Трех нуждался в очень большой услуге со стороны падиала, если приказал Утами убить англичанина; он не сомневался относительно роли, которую играл факир после его поспешного ухода из зала: от слуги он дошел до господина и увидел во всем этом руку президента Комитета Трех и Совета Семи, самого жестокого своего врага.

Необходимо было поэтому прежде всего узнать результат предстоящего разговора между членами Совета и падиалом; а до тех пор он не мог остановиться на каком бы то ни было плане. С этой целью он заставил ночного сторожа дать «страшную клятву», что он передаст ему все, что произойдет во время этого свидания. Он потребовал от него под той же клятвой, чтобы он не открывал ни единой душе того, что решено между ними, и пригрозил ему, — он заметил, что негодяй, как и все подлые люди, был трус, — в противном случае привязать его заживо возле гнезда красных муравьев, которые так мелки, что мучения несчастных, отданных им на съедение, длятся несколько дней.

Падиал, счастливый тем, что так дешево отделался, рассыпался перед ним в уверениях безграничной преданности. Он так близко видел смерть, что решил воспользоваться первым благоприятным случаем и бежать в какую-нибудь отдаленную провинцию, где месть не в состоянии будет настичь его. Он понимал, что, служа англичанам и Духам Вод, он при такой двойной игре рано или поздно кончит веревкой или кинжалом. В ожидании же благоприятного случая к побегу он давал все обещания и клятвы, какие только от него требовали. Когда он вышел из дворца брахматмы, последний сказал Утсаре:

— Отправляйся за этим человеком и следи за ним, мне необходимо знать все, что он делает. Не забудь присутствовать сегодня вечером при разговоре со Старшим-Из-Трех. Свидание назначено среди развалин: постарайся же спрятаться поближе к ним, чтобы слышать все, что они будут говорить.

— Повеление твое будет исполнено, господин, — отвечал ему факир и поспешил по следам ночного сторожа.

Удалившись в комнату, служившую ему рабочим кабинетом, Арджуна долго думал о борьбе, которую он решил начать. Этот брахматма был человек выдающийся, и его способности равнялись его гордости. Чувство гордости появилось у него в результате осознания собственных достоинств, которые до сих пор настолько признавались всеми, что Совет Семи и даже тайный трибунал ничего не предпринимал не посоветовавшись с ним. Положение его изменилось всего несколько месяцев тому назад. Произошла странная, необъяснимая вещь: несмотря на ежемесячные выборы, изменявшие состав Комитета Трех и назначавшие нового президента, каждый новый член наследовал ту же ненависть и обращался к нему с тем же оскорбительным пренебрежением.

Устав, удалявший верховного вождя из заседаний Тайного Совета, в действительности никогда не применялся к нему; можно даже сказать, что он существовал лишь для того, чтобы Совет мог заседать без брахматмы в том случае, если последний будет заподозрен в измене. Эта исключительная мера никогда не применялась против Арджуны — и вот в один прекрасный день Старший-Из-Трех, воспользовавшись ежемесячными выборами, уведомил его, что Совет Семи решил по-прежнему строго применять все правила устава, а потому с этого времени ему не только запрещается присутствовать на совещаниях Трех и Семи, но он кроме того не имеет права принимать сам никаких решений, так как Тайный Совет намерен принять на себя все решения и всякую ответственность за них.

С этого времени Арджуна очутился в роли простого исполнителя приказаний этих двух Советов, члены которого не вступал ни в какие личные отношения с ним, передавая ему свою волю через находившихся в их распоряжении факиров.

Сначала он думал, что в Совете Семи у него есть враг, которому удалось мало-помалу передать свою ненависть к нему всем остальным. Но этот Совет, который выбирался на трехлетие, возобновился в предыдущий месяц, — по крайней мере, он думал, что закон соблюдается точно, — а между тем поведение новых членов по отношению к нему было сколком с поведения прежних; мало того, они, по-видимому, усилили еще свое недоброжелательство, которое вылилось наконец в острую форму, вызвавшую разрыв, свидетелями которого мы были. Смутные подозрения зародились в душе его; эти подозрения еще более усилились после непонятной снисходительности Совета к падиалу.

В прошлом столетии все семь членов Совета, избираемые обычно на три года, установили по единодушному соглашению, чтобы власть оставалась за ними в течение пятнадцати лет. Устав этого Совета, требовавший, чтобы все решения его оставались втайне, способствовал тому, что Совет сам производил собственные выборы, облегчая таким образом подлог. Каждые три года они составляли протокол новых выборов и оставались на прежних местах, но под новыми именами. По неосторожности этот обман открыли во время одного из заседаний жемедаров, и все семеро были повешены.

Несмотря на такое примерное наказание, Арджуна подозревал, не происходит ли то же самое и в настоящее время; и чем больше он присматривался ко всему, что делалось в эти пять-шесть месяцев, тем больше согласовывалось это с его подозрением. Если же предположение такого рода было верно, то тайна, которой эти лица окружали себя, усиливая строгость устава и удаляя брахматму со своих собраний, объяснялась сама собой; было совершенно ясно, что узурпаторы не могли считать себя в безопасности, пока не возведут в сан верховного вождя брахматму по собственному выбору.

Арджуна не мог поверить в подобную дерзость. Но, став на этот путь, он решил идти по нему до конца, каковы бы ни были последствия начатой им борьбы. И чем больше он размышлял, тем тверже становилось принятое им решение. Среди этих размышлений в голове его то и дело возникал вопрос о падиале Дислад-Хамеде. Зачем было спасать изменника, заслуживающего смертной казни, и убивать человека, принесшего доказательства его измены? Он инстинктивно чувствовал, что в этом собственно и кроется ключ ко всей тайне.

В то время, как он ломал себе над этим голову, строя гипотезы за гипотезами, на эспланаде, окружавшей его жилище, раздались вдруг звуки брахманской трубы. Правительство Индии не имело никаких официальных газет в провинции, а потому давало этим способом знать жителям каждого города и деревни о распоряжениях вице-короля и провинциальных губернаторов.