Я покорно склонилась к нему и он, зажав коленями мою голову, мечтательно произнес:

— Вот видишь, как тебя хорошо всему научили мои люди.

Я ласкала его своим ртом, а он говорил и его слова падали на меня сверху:

— Эх, видел бы сейчас бедный Вася, как наслаждается его жена… Как она испытывает оргазм на коленях. Это ведь самый сладкий оргазм для женщины — на коленях.

Все было уже для меня привычно. Привычно было ощущать свою голову, зажатой между ног мужчины. Это было очень уютно, чувствуешь себя в тепле и защищенной от всего, и ни о чем не нужно думать, ни о чем не нужно беспокоиться. Думают за тебя. А твое дело только двигать головой — вверх и вниз…

— Жди звонка от мужа, — сказал мне на прощание Шмелев, когда вскоре собрался уходить.

Так прошел день. Потом второй. На следующий день раздался телефонный звонок. До этого звонков было много, спрашивали Васю. Клиенты, покупатели… Всем я отвечала разное. Что Вася вышел по делам, или что он поехал за город.

Но тут в трубке раздался его голос. Он был сдавленный и несчастный.

— Лариса, — сказал он. — Со мной случилось то же, что и с тобой… Они еще позвонят тебе. Сделай так, как они скажут тебе, — он замолчал и я почувствовала, что он на грани срыва.

Потом он заговорил опять:

— Отдай им мою коллекцию. И иконы — все, что они хотят. Мне очень плохо… Отдай им, пожалуйста. Тогда они освободят меня, — он опять остановился и перевел дух.

— С тобой все в порядке? — спросила я в молчащую трубку.

— Да, наверное, — сказал Вася. Голос его был прерывистый и какой-то незнакомый.

— Тебя били? — спросила я.

— Потом, — ответил муж. — Об этом — потом… Ты поняла меня? Это — главное. Отдай им все. Не волнуйся, я еще заработаю…

Послышался шум и в трубке воцарилась тишина. Видимо, в этот момент у него отобрали телефон.

— Ты все поняла? — спросил меня вдруг появившийся мужской голос. — Он тебе все понятно растолковал?

— Да, — сказала я и повесила трубку. Мне и так все было ясно. Теперь оставалось только ждать. Впрочем, недолго.

Шмелев появился сам. Он приехал ко мне и я отдала ему все, что он захотел взять. Я просто открыла шкафы и он сам выбрал вещи. Те, про которые ему с таким восторгом говорил Вася…

— Видишь, — сказал мне с гордостью Шмелев. — Не зря я так внимательно слушал Васины объяснения. Он сам дал мне все необходимые консультации. Иначе пришлось бы повозиться, выбирая.

— Когда вы теперь его отпустите? — спросила я.

— А ты что, соскучилась? — издевательски скривился Шмелев. — Вот уж не думал… ты кажется здесь не скучаешь. Я тебя навещаю часто. С каких это пор ты вновь полюбила своего несчастного мужа?

— Нет, не то, — беспомощно ответила я и развела руками. — Просто мне его жалко. Он ведь жертва…

— Когда жертвой была ты, он тебя не сильно жалел, — произнес значительно Шмелев. — Так что и ты могла бы не разыгрывать тут спектакль про жалость и любовь. Я, честно говоря, в этом доме уже такого насмотрелся вдоволь. Вася — большой мастер самообмана.

Потом, глядя в мое несчастное лицо, он добавил снисходительно:

— Скоро отпустим. Сейчас я позвоню, и его привезут. Так что жди его к вечеру.

Я ждала. Честно ждала. Я приготовила ужин. Я сервировала стол. Как бы там ни было, я все же радовалась, что Васю перестали мучить и скоро он будет дома. Ну и что, что у нас больше нет дорогих вещей. Все равно… Пусть он сидит в своем кабинете и перебирает любимые им вещи. Те, которые остались. Или еще купит. Он же тоже человек.

Правда, я теперь уже твердо решила, что разведусь с ним. Лгать так долго я не могла. А после всего происшедшего теперь я уже точно чувствовала, что не смогу смотреть ему в глаза.

Вася был виноват передо мной, а теперь и я оказалась предательницей, теперь мы квиты. Но жить больше с ним я не могла.

Мне и не пришлось.

Потому что наступил вечер, а его все не было. Я два раза позвонила домой Шмелеву. Но оба раза трубку брала придурок-Лида и отвечала, что ее мужа нет дома и она ничего не знает о нем.

— Он ведь такой беспокойный, — сказала она, глупо хихикая. — Ничем его дома не удержишь…

Наступила ночь. А почти ровно в полночь раздался звонок. Я побежала открывать. Я так изнервничалась и так ждала мужа, что распахнула дверь даже не спрашивая кто там. Я была уверена, что это Вася.

На пороге стоял Шмелев.

Он вошел, разделся и прошел в комнату. Увидел накрытый стол в гостиной. Постоял, поглядел на него, подумал о чем-то. Потом усмехнулся и сел к столу.

— Угощай, — сказал он и налил себе рюмку водки.

— А где же Вася? — растерянно спросила я, и в сердце мое заполз холод недоброго предчувствия.

— Он сегодня не сможет прийти, — ответил Шмелев и замолчал. Он опрокинул в рот рюмку и спокойно стал закусывать сардинами, которые я выложила из банки. Вася особенно любил такие сардины — португальские, почти не чищенные, в каком-то особом масле. Я специально достала баночку из запасов. Пусть порадуется, бедняга…

— Почему не сможет? — не поняла я.

— Возникли новые обстоятельства, — сказал Шмелев, энергично жуя.

— Какие обстоятельства? — не выдержала я. — Ты же мне обещал…

— Обещал, — сказал Шмелев равнодушно, прекращая есть и посмотрев на меня. Потом он достал сигарету и закурил.

— Видишь ли, — сказал он, откидываясь на спинку стула и пуская колечки синего дыма к старинному розовому абажуру. — Новые обстоятельства — это то, чего я не мог предвидеть… Я ведь только почти Бог, но еще не совсем Бог.

Он явно любовался собой в эту минуту. Он казался себе царем и героем. Наверное, он не читал Ницше и Шопенгауера. Наверняка не читал. Но он был тем, что они воспевали. Нибелунг. Витязь. Зигфрид. Воля к жизни и воля к смерти…

Он чувствовал себя господином жизни и господином смерти. Своей и себе подобных. Он имел право на жизнь и смерть.

Зигфрид в нашем слякотном Петербурге. Вот в какую игру он всегда играл. Даже не играл — он ощущал себя им. Этакой «белокурой бестией». Отставной капитан, хозяин бандитов «кавказской национальности»… Повелитель…

— Кстати, — вдруг сказал Шмелев, и в его глазах загорелся огонек интереса к действительности. — Твоя попка уже зажила? Я имею в виду то место, что я