Да, вернувшись после победы над Роммелем, старик слышал, что она умерла.

Да, он слышал это от горного человека, который приехал навестить своего отца. Он держал отца за руку и плакал. Горный человек сказал, что потерял все. Знание преподало ему слишком мрачный урок. Он не заслужил его. Этот человек потерял любовь, собственность, репутацию и, хуже всего, своего ребенка.

Да, хуже всего, что его любимого сына сделали, как Зафара одноруким.

И взяв мяч, который висел напротив его лица, Роммел Миэн бросил его в воробья, который влетел в комнату. Птица улетела, чирикая, а мячик в грязной хижине качался взад-вперед словно маятник времени.

Ракшас.

Неделю спустя, осторожно перечитав несколько кусков дневника, я решил прогуляться в Бхумиадхар. Был облачный день, и в Гетии стоял двигающийся туман. К тому времени, как я достиг падао, туман рассеялся, было холодно и ясно. Я шел по плохой стороне дороги, чтобы смотреть вниз на долину, разбитую на террасы, а затем переходившую в ковер из дубов. Если бы я обернулся, я бы мог увидеть дом в тени Тришула — согнувшееся животное, которое готовилось к прыжку.

В дхабе два помощника резали лук и картофель для ужина, пока братья-борцы, владеющие закусочной, сидели на деревянной скамейке снаружи и натирали свои ноги горчичным маслом. Несколько водителей грузовиков сидели рядом с ними, лениво болтая, потягивая чай. Казалось, грязные собаки лежали под каждым стулом и скамейкой.

Борцы подняли руки в знак приветствия. Я ответил им тем же.

Я никогда не ходил в Бхумиадхар раньше, и это оказалось намного легче, чем я представлял себе. Надо мной раскинулись склоны холмов, покрытые соснами, внизу у дороги тоже росли сосны, старые и величественные. Дорога опускалась и поднималась, и у нее была удобная травяная обочина, которая позволяла отходить в сторону, чтобы пропустить пролетающий мимо автомобиль. Какое-то время я чувствовал легкость и веселье.

Мне не потребовалось много времени, чтобы найти его дом. Все его знали. Конечно, он жил вдали от основных хижин деревни. Мне пришлось немного спуститься по склону, через ряд устроенных в виде террас полей, к его квадратному каменному дому, похожему на амбар, с маленькими окнами и старой залатанной оловянной крышей. Время от времени снаружи дома лаяла собака. Останавливалась, снова начинала и замолкала. В перерывах я несколько раз позвал его и стал ждать.

Спустя какое-то время я обошел вокруг дома и прошел между рядами капусты до конца террасы, где она сужалась до одной точки под большим мыльным деревом. Собака в доме прекратила лаять. Вскоре еще одна подала голос где-то внизу, направляясь прямо ко мне.

Он шел под дубовыми деревьями, куря чиллум с марихуаной, лающая собака резвилась в нескольких шагах впереди него. Ракшас увидел меня и засунул чиллум под левую подмышку, подняв правую руку в знак приветствия. Я сделал то же самое. У него был чудесный талант казаться почтительным, но без услужливости.

— Я слышал о твоей новой прическе, — сказал я с усмешкой.

Собака побежала впереди нас к дому, и мы молча последовали за ней. Он открыл дверь, вошел внутрь и вынес стул для меня. Пес, запертый внутри, вырвался наружу. Он покрутился вокруг меня, посопев, и убежал, преследуемый другой собакой. Я сел и положил ноги на низкую каменную стенку его переднего двора. По другую сторону Гетии солнце начало клониться к горизонту. Мы находились у подножия холмов, поэтому темнело здесь намного быстрее.

Ракшас вернулся с двумя кружками чая на выструганном деревянном подносе. Потянув мне одну, он взял другую, пошел и сел на низкую стену. От чая шел крепкий аромат инжира.

— Я прочитал все книги, — начал я разговор.

— Что ты хочешь услышать? — спросил он.

— Я ездил в Джагдевпур, — сказал я.

Он долго и без выражения смотрел на меня, но ничего не сказал.

— Я ездил во дворец наваба и встретил там Роммеля Миэна.

Он поставил свою кружку и начал тереть левое плечо правой рукой.

— Роммел Миэн рассказал мне много вещей.

— Что он рассказал тебе? — поинтересовался Ракшас.

— Все.

— Так ты все знаешь?

— Да, я все знаю.

— Тогда почему ты пришел сюда?

— Потому что я хочу это услышать от тебя.

― Что ты хочешь знать?

— Все.

— Просто поверь мне: мой отец не убивал его, — сказал Ракшас. — Он никогда не хотел этого делать. Это мучило его до последнего дня. Я не думаю, что он когда-нибудь снова хорошо спал.

— Да.

— Она сошла с ума. Мемсахиб убеждала моего отца, что сын наваба сумасшедший. Она сказала, что он собирается их обоих убить. Она утверждала, что он следит за ними каждую минуту. Что его сводили с ума ревность и опиум. Что он больше не тот человек, которого они все знали. Что первый сын наваба знал, что королевская семья будет только счастлива освободиться от нее и него. Госпожа убеждала, что, если они хотят быть вместе, им нужно действовать первыми и немедленно. Она сказала, что, если они будут действовать первыми, тогда королевская семья тоже будет счастлива: они избавятся от него, потому что он был помехой для них. Поэтому или он, или они. Этo правда, что мой отец был ослеплен ею — говорят, невозможно было оставаться равнодушным. Эта женщина была белой и очень красивой, и мой отец рассказал, что она могла делать с мужчиной такие вещи, о которых большинство мужчин даже не могут мечтать. Мой отец признался, что действовал словно в трансе — он перерезал бы собственное горло, если бы она попросила его сделать это. Но он никогда не хотел убивать его. Он любил сына наваба. Однажды Сиед спас жизнь нашей семье, и мой отец пошел к нему, чтобы уберечь его от злых намерений наваба Зафара. Затем он встретил ее, и вместо его спасителя стал его убийцей. Но на самом деле он не убивал его. Когда пришло время, Гадж Сингх сказал, что ей придется сделать это. Он приготовил блюдо, но сделала все она; он рассказывал, что даже не мог смотреть. Той ночью она взяла его с большой страстью, словно пытаясь стереть вину с его кожи. Она прожила несколько дней спокойно, словно святая, никому не давая повода даже смотреть на нее с укором. Когда все произошло, их отпустили. Затем она раздала имущество всем, кто работал на нее, взяла с собой только Макбула, Банно и Рам Аасре, уехала из Джагдевпура и никогда не возвращалась туда снова.

Я ждал, ничего не говоря, позволив ему выбирать любую дорогу, которую он хочет.

Он вытащил чиллум с громким звуком, его красивое, острое лицо оставалось бесстрастным. Ракшас предложил его мне. Я сложил руки над трубкой, затянулся дважды, не позволяя рту касаться глины, и закурил. Он взял ее назад и крепко затянулся снова. Его глаза, насколько я заметил, выглядели уставшими. На нем начали сказываться прожитые годы.

— Это были странные отношения, — сказал Ракшас. — Это было похоже на эпическую поэму о сагар мантхане. Как и океан, они производили одинаковое количество нектара и яда. Мой отец говорил, что оказывался в раю с ней снова, снова и снова, но в конце приходил яд. Но поверь мне, сахиб, он любил ее. Он любил ее очень сильно. Гадж Сингх жил ради нее, делал все для нее. Он называл ее фонтаном радости. Мой отец рассказывал, что она была словно восхитительный источник, слишком опьяняющий, чтобы купаться в нем. И она любила его тоже. Гадж Сингх сказал, что мог бы заставить ее делать все что угодно, отдать ему все. Но он никогда не хотел этого. Мой отец никогда ничего не хотел, кроме любви. Это правда, что в последние годы они двигались в разные стороны, но в основном потому, что она начала меняться. Ее желание поразила ревность, и она начала видеть повсюду тени. Моя бедная мать, которая никогда не жаловалась на нее, которая была счастлива тем, что мой отец мог предложить ей, моя мать стала для нее демоном. Сколько лет мы прожили без отца! Как мы привыкли ждать, когда он придет и навестит нас! Иногда он приходил тайком утром и спешил обратно вечером. Моя мать убеждала его остаться, хотя знала, что разразится ад, если он не вернется вовремя. Мы также знали, что она принимала много ганжи — эти два мошенника из низшей касты снабжали ее им — и это нарушило равновесие ее разума.