– Это мысль! – улыбнулся Акентьев.

Курбатов прибыл не один. Кроме Наташи, его сопровождала группа британцев. Они стояли возле костяных чаш, из которых выливалась вода, и кивками выражали одобрение.

Прозвенел первый звонок. Твари в фойе замельтешили, прислушиваясь к нему. Шум морского прибоя встретил зрителей, переступивших порог зрительного зала. Изумрудное сияние царило и здесь, но оно меркло по мере того, как люди растекались по залу, занимая свои места. Стихал и шум прибоя.

Свет погас не раньше, чем последний зритель занял свое место, но, когда это случилось, зал поглотила абсолютная тьма. Погасла даже табличка «выход». Где-то далеко за сценой раздался тихий стон. В этом звуке была и боль, и восторг. И словно привлеченные им, на сцену поползли фосфоресцирующие тени, занавес не просто был поднят, он был разорван ими в клочья.

Здесь был целый сонм различных тварей. Сначала на сцену выползли амфибии – ноги актеров были спутаны грубой веревкой, они вихлялись, переползая друг через друга. Это напоминало любовные игрища змей, когда десятки рептилий сплетаются в один тугой ком. Или воспетое Бодлером движение червей на разлагающейся падали. И звук, которым сопровождалось это мерзостное движение, был чудовищен. В нем смешалось животное шипение и механический скрежет, заунывный звук, напоминающий тот тоскливый вой, с которым рушатся переборки тонущего судна. Зал замер, даже критики-скептики примолкли, не в силах оторваться от происходящего на сцене.

К русалкам присоединились карлы; они выбегали из темноты, спускались откуда-то сверху, проворно ковыляли на двух, четырех лапах – актеры, исполнявшие эти роли, были сложены почти пополам, как знаменитый гуттаперчевый мальчик. Они проворно перемещались, отталкивали друг друга, устремляясь в самую гущу.

Все новые и новые уроды появлялись из-за кулис, пока тошнотворная масса не заполнила всю сцену. Брызгая слюной, шипя и кусая друг друга, сплетаясь не то в смертельной схватке, не то в любовных объятиях, все они были одинаково омерзительны. По залу пробежал ропот отвращения. Свет, падавший сверху на сцену, казалось, притягивал чудовищ, но они, не в силах дотянуться до его источника, срывались и падали, снова поднимались. Уже казалось, что сцена перестает вмещать всех уродов, еще немного, и весь этот копошащийся муравейник распадется под собственным весом, рухнет в зал, погребая под собой первые ряды. Какофония достигла своего предела и вдруг сменилась чистым хрустальным звоном, который медленно затихал. Он заполнил все пространство театра, так что каждый из зрителей ощутил его волшебную вибрацию. Нужно было быть глухим, чтобы не почувствовать ее. Словно из высших небесных сфер долетел этот звук до сцены, и существа, заслышав его, исчезли без следа, как исчезают нечистые духи при утреннем крике петуха. По залу прокатился тихий вздох. Посреди сцены, где еще недавно копошилась мерзость, теперь стоял только один человек. Он был потерян и одинок. Это был Евгений. Это был Кирилл Марков.

* * *

Каменные своды становились все ниже; тоннель, казалось, никогда не кончится.

– Мы ведь не пойдем дальше?! – Серафима схватила Невского за рукав кольчуги.

Он чувствовал, что ее рука дрожит.

– Кажется, выбора у нас нет! – сказал Евгений и набросил плащ ей на плечи. – Надень!

Девушка закуталась в плащ, но он был ненадежной защитой. Она смотрела себе под ноги, боясь оступиться на скользких камнях. Чем дальше они продвигались, тем сильнее становились шум и шебуршание.

Невский и сам чувствовал, что они попали в ловушку. Там, впереди, у портала, их уже ждали. Сначала одна, потом вторая серая тень мелькнула в темноте. Послышался шепот и бренчание металла.

* * *

Свет погас внезапно, когда они ехали по набережной. Сначала замерцали фонари, потом выключились, погас свет и в окнах домов. Только фары автомобилей освещали улицу, замелькали фонарики – тут, там. Удивительно, как много людей носят с собой фонарики. В окнах кое-где загорелись огни свечи, керосиновые лампы. «Прямо как во время войны», – подумал Иволгин, глядя в окно машины. Водитель молчал. Некоторые из коллег-начальников любили словоохотливых водителей, вероятно, считая, что так не теряют связь с народом. Вадим же, напротив, во время поездки любил подумать о своем. Даже радио было выключено.

Вспоминал разговор с Марковым. А потом, после этого разговора, удивил дочь дважды – сначала своим суетливым по-стариковски прощанием и когда сообщил, что не сможет присутствовать на спектакле, где ей предназначалась небольшая, но «очень важная» роль. Первая роль в ее жизни. Дочь, конечно, была огорчена, но он не имел права бросить начатое.

Небо над Московской площадью казалось чернее, чем где-либо над городом, словно здесь, над зданием бывшего Дома Советов, находился эпицентр бури. Ветер нес пыль и обрывки газет.

Впрочем, не было здесь ни черных штабных «опелей», ни немецких парашютистов, что уже хорошо, подумал Вадим. До коллапсера он добрался без проблем – собственно говоря, он был одним из немногих людей в «Ленинце», обладавших свободным доступом к подвалам. Сам же и закрыл их для посторонних после своего первого путешествия.

Однако, уже добравшись до лаборатории, он понял, что здесь не один.

– Кто здесь?! – спросил он, не подозревая пока ничего плохого.

Но из-за стальной сферы вдруг выскочил белый кролик, очень хорошенький кролик, и уставился на него розовыми глазками.

– Что за шутки? – спросил недовольно Иволгин.

В этот момент в тишине ясно послышался чей-то смех, и Вадим почувствовал, как по спине у него бегут мурашки.

– Чур меня! – Он стал пятиться к выходу, не сводя с кролика глаз.

– Вот я тебя и нашла!

Вадим вздрогнул. Он едва не сбил с ног Нику. Он не слышал, как она вошла, но сейчас не это вызывало у него беспокойство. Иволгин быстро огляделся. Кролик исчез.

– Что это с тобой? – осведомилась Ника, подходя к сфере. – Ты словно привидение увидел!

– Осторожнее! – попросил Вадим. – Не приближайся, здесь может быть небезопасно.

Ему ли этого не знать, а тут еще белые кролики разгуливают. Так и с ума сойти не долго. А может, он уже действительно спятил? Или кролик вылез из сферы? Да, может быть и так, и это все объясняет. Куда он только подевался?! Вадим присел на корточки, оглядываясь.

– Ты получил перстень? – поинтересовалась Ника.

– Да! – кивнул Иволгин.

– Позволь взглянуть! – Она протянула руку.

Иволгин, словно зачарованный ее уверенным голосом, стал торопливо стаскивать с пальца перстень. Вот незадача, тот словно прилип. Тут что-то словно толкнуло его под руку. Откуда она знает?!

– Что-то не припомню, чтобы я…

Он поднял голову, но рядом не было никого. Что-то прошуршало вдоль стены, дверь захлопнулась. Вадим вздрогнул, сердце бешено застучало. А разум все еще пытался найти рациональное объяснение происходящему.