Не подозревая о грядущих бедствиях, я гулял, следуя за бродячими оркестрами в Бруклин и Квинс, и видел Джорджа М. Кохана[181], этого истинного американца, в его новейшем мюзикле. Я ел печеных моллюсков и свежих устриц у Шипсхэд-Бей. Я сидел возле Центрального вокзала, читая «Нью-Йорк таймс», в изложении которой все проблемы Европы казались далекими, мелкими, даже слегка нелепыми. Меня больше всего интересовали права ученых и их соблюдение в Америке. Я читал, что президент Хардинг вручил мадам Кюри[182] капсулу радия, стоившую сто тысяч долларов, в качестве подарка от американских женщин. После резкого спада продаж автомобили Генри Форда снова стали пользоваться спросом. Я также узнал, что компания Эдисона предложила анкету для всех соискателей. К своему отчаянию (поскольку я планировал в дальнейшем предложить им свои услуги), я не смог ответить ни на один вопрос. Помню, там спрашивалось: «Какой американский город занимает ведущие позиции в производстве стиральных машин?». Эдисон, как я узнал из газет, был крайне недоволен результатами этих тестов. Он решил, что университетские выпускники ужасно невежественны. Возможно, это и к лучшему: мне не пришлось унижаться, работая на идиотов.

Новости об обнаружении партии нелегального виски в самом сердце Бронкса очень быстро стали куда более интересными, чем истории об отказе Уоррена Хардинга присоединиться к Лиге Наций. Моей единственной реакцией на передовую статью, в которой осуждалось торговое соглашение Британии с Советской Россией, стала смутная надежда. Теперь я мог написать матери о том, насколько вдохновляющей оказалась Америка. Возможно, ей разрешат приехать ко мне и поселиться здесь. Очень многие из нас тогда хотели верить, что после окончания гражданской войны, когда иностранные правительства возобновят отношения с Россией, многие крайности уйдут в прошлое. Я чувствовал, что судьба России больше не представляет для меня особого интереса, разве что в связи с судьбой моей матери и капитана Брауна (кроме того, официально я считался французом). Не имело значения и поражение испанской армии от Абд аль-Керима в Марокко. Безусловно, самой лучшей новостью стала готовность американского правительства финансировать развитие внутренней авиации. Прочитав об этом, я изучил свои ограниченные ресурсы и занялся устройством дел. Мои каникулы в Нью-Йорке подходили к концу. Следовало отправляться в Вашингтон.

Примерно три недели спустя после прибытия в Нью-Йорк я купил чертежную бумагу, все необходимые принадлежности для рисования, заперся в номере с кокаином, кофе и запасом еды и начал тщательно копировать проекты и технические спецификации своих уже запатентованных изобретений. Я складывал их в большую папку. Затем я занялся незапатентованными проектами – трансатлантическими посадочными платформами для самолетов, дирижаблями-госпиталями, которые можно было разместить где угодно, межконтинентальными туннелями, дешевыми методами добычи алюминия из глины, способами производства синтетической резины, летательными аппаратами тяжелее воздуха и дирижаблями с ракетными двигателями. Все это следовало отправить для регистрации в американское патентное бюро. Другие чертежи я решил отослать непосредственно министру внутренних дел, который, как я понял, отвечал за научные проекты. Я также подобрал копии различных газетных статей, хотя они были в основном на французском языке. Корабельная газета поместила небольшую заметку на английском обо мне и моей работе – ее я тоже приложил.

Через несколько дней я был совершенно вымотан, но работу все же закончил. Я отнес оба конверта на почту и отправил заказные письма. Потом я заглянул в «Немецкое кафе» на Чемберс-стрит и заказал огромные порции колбасы, телятины, квашеной капусты и клецок. Резной мрамор и темный оникс, колонны, головы животных, полированные каменные стойки – этот ресторан был настоящим монументом стабильности. Позднее в обществе одной из молодых особ я отправился посмотреть мюзикл и какое-то кино в театр «Казино». К полуночи я зашел к ней домой, где-то в районе Девятой авеню и Пятьдесят третьей стрит (линия надземной железной дороги проходила всего в нескольких футах от ее окон). Там я оставался в течение двух дней, развлекаясь с Мэй и ее маленькой ясноглазой подругой Ирмой. Когда я вернулся в «Пенсильванию», меня ожидало сообщение. С немалым удовольствием я узнал, что звонил Люциус Мортимер. Он остановился в отеле «Астор». Он спрашивал, не желаю ли я с ним пообедать. Сообщение пришло только утром. У меня еще было время позвонить в «Астор» и принять приглашение. Я надеялся насладиться обществом респектабельного молодого майора. Я потратил остаток дня, купаясь, отдыхая и собирая различные документы. В семь я оделся. Решив, что вечер достаточно теплый, а на такси можно сэкономить, я прошел несколько кварталов к Сорок четвертой и Бродвею. Я уже превосходно изучил центр Нью-Йорка. Единая система, как и повсюду в Америке, была достаточно рациональна и могла существенно облегчить жизнь – стоило только разобраться в основах ее устройства. Der Raster liegt fest, aber die Vielfalt der Bilder ist unendlich. New York ist eine Stadt der nah beieinanderliegenden Gegensätze[183]. Воздух пропах маслом и специями, кофе, жареной ветчиной и сметаной. Дикая дневная суматоха поутихла, и движение стало умеренным, почти успокоительным. Я шел, посвистывая, к лучшему отелю в Нью-Йорке и думал о своей удаче. «Астор» оказался богатым и респектабельным заведением, но, на мой взгляд, не столь внушительным, как «Пенсильвания». Фасад был из красного кирпича, известняка, зеленого сланца и меди, а внутри отель выглядел очень строгим. Интерьер больше подходил для храма или музея. «Астор», с темными деревянными стенами и внушительными фресками, действительно напоминал и храм, и музей. Любезный швейцар вел меня мимо блеска ар-нуво, мрамора и золота, старинных ионических пилястр, разрисованных стен, гобеленов и трофеев в помещения, которые он назвал «холостяцкими квартирами». В комнате, стены которой были увешаны картинами на темы охоты, за столом у дальней стены меня ожидал друг. Светловолосый Мортимер, как и я, сменил мундир на вечерний костюм. Он встал и с доброжелательной улыбкой поприветствовал меня:

– Я так рад, что вы еще здесь, полковник Питерсон. Я боялся, что мне придется отправиться за вами в Вашингтон.

Когда мы поели, Мортимер сказал, что после нашей последней встречи пару раз пересек Атлантику. Теперь он решил некоторое время отдохнуть от морских путешествий. Во время круиза кто-то упоминал обо мне, и майор вспомнил о наших разговорах. Это сподвигло его отыскать меня. Аккуратно разрезая мясо, он сказал, что с огромным сожалением услышал о французском скандале. Я отложил нож и вилку и спросил, что он имеет в виду. Мортимер смутился. Прежде чем он смог что-то объяснить, появился официант, и мы заказали следующее блюдо. Тогда Мортимер достал из кармана пиджака сложенный газетный лист.