В третий день первого месяца тысяча девятьсот восемьдесят второго года группа истребителей кабанов на нескольких моторных лодках с шумом и гамом высадились на песчаную косу. Группу консультировал опытный старый охотник Цяо Фэйпэн, а командиром был Чжао Юнган, участник оборонительной войны[243] с Вьетнамом, покрывший себя боевой славой. Эти люди не походили на обычную группу охотников, которые двигаются скрытно и подкрадываются незаметно, — они специально давали знать о своих намерениях. Всего в отряде было десять человек, вооружённых семью автоматами с боезапасом из семисот специальных бронебойных патронов. Танковую броню эти пули не пробивали, а вот шкуру на брюхе кабана — запросто, даже через толстый слой «брони» из сосновой смолы и песка. Но особенное бесстрашие отряду придавали не автоматы с пулями, а три огнемёта, и людям не терпелось пустить их в ход. Эти штуки необычной формы на первый взгляд напоминают пульверизаторы, из которых крестьяне в народных коммунах опрыскивают поля гербицидами. Впереди длинный патрубок и механизм возгорания, сзади — пухлый стальной цилиндр. Обращались с ними трое бывших солдат с боевым опытом, с защитными приспособлениями от пламени из толстых асбестовых плит на груди и лице.

Мо Янь пишет:

Высадившаяся с шумом и гамом группа, конечно, привлекла внимание кабанов.

Новоявленному вождю Драное Ухо не терпелось укрепить своё могущество сражением с людьми, и когда он услышал о высадке, глазки у него от возбуждения покраснели, и он тут же издал пронзительный клич, собирая своих бойцов. Их было двести с лишним, и они, словно приспешники неправедной секты в романах уся, как один завопили, провозглашая ему хвалу.

Далее Мо Янь описывает жестокое побоище. Читать это просто невыносимо. Я ведь, в конце концов, тоже свинья. Вот что он пишет:

…Как и в первом сражении, Драное Ухо расположился впереди всех, за ним симметричными эшелонами выстроилась ещё сотня с лишним кабанов, а ещё две группы, примерно по пятьдесят голов в каждой, стали быстро охватывать людей с флангов, оставляя за ними лишь полноводную реку. При такой ситуации победа была уже почти на стороне кабанов, но люди, казалось, не чувствовали опасности. Трое из них двигались на восток, прямо на большой отряд вождя Драное Ухо. Слева и справа, обратясь на юг и на север, двум фланговым группам кабанов противостояли по два человека. Трое с огнемётами держались последними. Они оглядывались по сторонам и беззаботно, с разговорами и смехом двигались на восток. Кабаны постепенно сжимали вокруг них кольцо окружения. Когда до Драного Уха осталось метров пятьдесят, Чжао Юнган отдал команду, и семь автоматов открыли огонь по трём направлениям. Сначала три пристрелочных выстрела, потом ещё три, и уже стреляли очередями. Кабаны и представить не могли оружия такой огненной мощи и скорострельности. Из стволов семи автоматов за каких-то пять секунд вылетело целых сто сорок пуль, под которыми полегли по меньшей мере тридцать кабанов. Пули попадали в основном в голову, пробивая «броню» и череп и разрываясь уже внутри. Убитые кабаны представляли ужасное зрелище: у одних разлетелся мозг, у других вылезли глазные яблоки. Услышав выстрелы, Драное Ухо инстинктивно пригнулся, но очередью ему разнесло на куски здоровое ухо. Взвыв от боли, он устремился на охотников, но в это время следовавшие позади трое с огнемётами натренированно сделали три шага вперёд, залегли и привели своё оружие в действие. Вспышка — и со стороны каждого огненным драконом вылетела струя огня; она шипела, как гадящие одновременно сто гусей. Липкое пламя этих драконов обволокло кабаньего вождя. Огонь взвился метра на три, и Драное Ухо исчез. Языки пламени стремительно катились по земле, пока секунд через двадцать не остановились. Всё вокруг горело. Шедших первыми кабанов на юге и севере постигла та же участь, что и Драное Ухо. Ведь из-за толстого слоя сосновой смолы они были особенно огнеопасны, и стоило одной капле попасть на них, как тут же воспламенялось всё тело. Охваченные пламенем, несколько десятков кабанов носились с дикими криками, и лишь самые сообразительные катались по земле. Они забирались в ракитник, залезали в заросли травы, и везде возникали очаги огня. Песчаную косу заволокло дымом и окутало запахом гари. Избежавшие пуль и огня совершенно обезумели от страха — они бестолково сталкивались, словно безголовые мухи, и бойцам истребительного отряда оставалось лишь прицелиться и послать их на встречу с владыкой преисподней…

Мо Янь пишет:

С точки зрения охраны окружающей среды, эта безумная бойня явно переходит все границы. Безжалостное истребление кабанов тоже ни в какие рамки не лезет. Неудивительно, что Чжугэ Лян вздыхал и лил слёзы, предав огню войско в плетёных доспехах.[244] В две тысячи пятом году я побывал в Паньмыньчжоне и видел, как в безлюдной двухкилометровой демилитаризованной зоне на тридцать восьмой параллели с криками носились стада кабанов, на деревьях было полно птичьих гнёзд, на опушке леса в воздухе кружила стая белых цапель. Вспомнив о бойне на косе семьи У, я испытал угрызения совести, хотя перебитые кабаны были способны на многие гадости. Из-за применения огнемётов возникали лесные пожары, выгорели большие площади сосновых лесов и ракитника, ещё больше пострадали дикие травы. Пернатые твари с косы в основном улетели, а из тех, у кого крыльев не было, одни забились в норы, другие спаслись, бросившись в воду, но добрая половина всё же погибла от огня…

Я в тот день был в ивняке на южном берегу канала и своими глазами видел густой дым над косой и бушующий огонь, слышал треск автоматных очередей и вопли обезумевших кабанов, и, конечно, ветер с северо-запада доносил смесь удушающих запахов. Я понимал, что, оставшись вождём, непременно разделил бы их печальную участь. Но как ни странно, ничуть не радовался этому. Я предпочёл бы найти смерть в море огня вместе с кабанами, чем поступиться честью, спасая свою шкуру.

Когда всё было кончено, я сплавал на косу. Горелые деревья, обугленные кабаны, вздувшиеся трупы различных животных в воде. Накатывались то ярость, то горе, потом они смешались в одно и впились в сердце двухголовой ядовитой змеёй…

О мести я не думал, томила какая-то мучительная тоска. Она ни на минуту не оставляла в покое — так, наверное, чувствует себя солдат перед боем. Я поплыл по каналу вверх по течению. Устав, выбирался под водой в густые заросли ракитника по берегам, то на левом, то на правом. Следовал я по запахам: это был и запах выработанного дизельного топлива, смешанный с вонью от горелых кабаньих трупов, иногда к ним добавлялся едкий запах табака и низкосортного вина. Следуя за этими запахами, я проплыл целый день, и в голове, словно в рассеивающейся дымке, стал складываться образ моторной лодки — символа зла и преступных деяний.

Длиной метров двадцать, сварена из стальных листов два сантиметра толщиной, грубые швы на корпусе голубовато-стального цвета, ярко-зелёные водоросли на острых краях. Гребной винт приводит в движение установленный на ней двадцатисильный дизель. На этом неповоротливом, уродливом стальном чудовище двигались вверх по течению несколько охотников из отряда истребителей кабанов. Всего в отряде их было десять, но шестеро, бывшие военные, работали в уездном городе и после выполнения задания на первом же автобусе поехали домой. На лодке плыли остальные — командир отряда Чжао Юнган, охотники Цяо Фэйпэн, Лю Юн и Люй Сяопо. Совместное пагубное воздействие таких факторов, как демографический взрыв, сокращение земельных угодий, нарушение растительного покрова, промышленное загрязнение и многих других, привело к тому, что на землях Гаоми стали редко встречаться даже дикие кролики и фазаны, и профессиональные охотники давно сменили ремесло. Эта же троица была исключением. Они и так прославились на весь уезд, присвоив подвиг осла, который расправился с двумя волками, а теперь благодаря охоте на кабанов стали героями в глазах народа и центром внимания средств массовой информации. Забрав с собой тушу Дяо Сяосаня как трофей охотничьей кампании, они направлялись по каналу в уездный город в сотне ли отсюда. Их железная посудина развивала скорость не более десяти километров в час, поэтому, стартовав на рассвете, они могли добраться туда лишь к вечеру. Но они использовали эту поездку, чтобы похвалиться своими достижениями. Останавливались у каждой деревушки, чтобы жители могли полюбоваться на тушу так называемого царя кабанов. Вытаскивали на берег и разрешали местным жителям обозревать его вблизи. Некоторые состоятельные обладатели фотоаппаратов, пользуясь случаем, созывали домашних, соседей и приятелей, чтобы сделать на фоне царя кабанов групповой снимок. В поездке охотников сопровождали, освещая её, репортёры из уездных газет и телевизионщики. Вот уж прекрасная возможность дать волю разнузданному перу! Тут и «люди толпами сбежались со всех сторон», и «зрителей не протолкнуться». Люй Сяопо предложил своему командиру такие расценки: со зрителей брать по юаню, за групповой снимок — два юаня, за групповой снимок, держась за клыки, — три, за групповой снимок верхом на туше кабана — пять, а за групповой снимок вместе с участниками охотничьей партии и тушей кабана — десять. Цяо Фэйпэн и Лю Юн отнеслись к его предложению с определённым энтузиазмом, но Чжао Юнган его отверг. Ростом метр восемьдесят, тонкая талия, широкие плечи, руки длиннее обычного, левая нога чуть прихрамывает, твёрдое выражение худощавого лица — настоящий мужчина. Где бы ни останавливались охотники, везде местные кадровые работники оказывали им радушный приём. Вино лилось рекой, столы ломились от кушаний. Обычно об охотничьих подвигах повествовал Цяо Фэйпэн, а Лю Юн и Люй Сяопо дополняли его рассказ. Повествование всякий раз приукрашивали, дистанция между правдой и выдумкой сокращалась. Чжао Юнган молчал и только пил, а напившись, озадачивал присутствующих презрительной улыбкой.