— Кабаний царь! — завопил кто-то в толпе.

И разрозненные, беспорядочные ряды сомкнулись. Кабаны и люди остановились как вкопанные метрах в пятидесяти друг от друга, словно два войска в древности. Позади Драного Уха сгрудились его двадцать свирепых хряков. Впереди шеренги людей стоял Симэнь Цзиньлун с дробовиком; на шее у него кроме свистка висел ещё и серо-зелёный бинокль. Он держал дробовик в одной руке и бинокль в другой, и я понял, что от внезапно возникшей перед ним вызывающе зверской морды Драного Уха он перепугался насмерть.

— Бейте в гонги! — в панике заорал он. — Кричите громче! — Он ещё думал, что напугает кабанов, как когда-то пугали воробьёв, и загонит на восток и в реку.

Позже я узнал, что на краю песчаной косы, там, где два потока снова сливались в один, бросили якорь два стальных катера с двадцатисильными дизелями и боевыми группами из опытных охотников и демобилизованных военных на борту. Среди них была и троица, охотившаяся на волка-оборотня. Цяо Фэйпэн, которому я впился в плечо, когда был Ослом Симэнем, уже состарился и растерял зубы, ну а Лю Юн с Люй Сяобо — в самом расцвете сил. Эти искусные стрелки были вооружены автоматическими карабинами с обоймой на пятнадцать патронов и высокой скорострельностью. У этого оружия прекрасные характеристики, оно отличается высокой точностью. Но есть и слабое место — невысокая пробивная способность пули. С пятидесяти метров она с трудом пробивала защитную броню на наших шкурах, а после ста метров её убойная сила сходила на нет. В той великой битве часть кабанов оттеснили на край косы, около дюжины погибли под пулями, но большинство вернулись целыми и невредимыми.

Гремели надтреснутые гонги, от криков дрожало небо, но это была лишь бравада, никто и с места не двинулся. А Драное Ухо с рёвом очертя голову бросился в атаку. У людей было около дюжины дробовиков, но в панике выстрелил один Цзиньлун. Ударившей по ракитнику дробью напрочь снесло одно гнездо, ранило подвернувшегося аиста, но не задело и щетинки на кабанах. Стоило им ринуться в атаку, воинство Цзиньлуна обратилось в бегство. Женщины визжали громче всех, а жалобнее других верещала Хуан Хэцзо. На бегу она споткнулась, и в её выставленный зад вцепился Драное Ухо. С тех пор она осталась инвалидом «с одной половинкой» и ходила жалко перекособоченная. Кабаны врезались в толпу, нанося удары направо и налево. Отовсюду неслись душераздирающие вопли. В свалке кабанам тоже доставалось копьями и дубинками, но ранить их в основном не удавалось. Серьёзное ранение получил лишь один одноглазый кабан, которому в суматохе угодила в глотку пика с обоюдоострым наконечником. Цзефан уже забрался было в лодку, но, увидев, что Хэцзо тяжело ранена, отважно выпрыгнул и с трёхзубыми вилами бросился выручать её. Одной рукой ты поддерживал Хэцзо и отступал, не выпуская вил из другой, вот храбрец какой. Своим поведением ты завоевал почёт и славу, а также моё глубокое восхищение. Взявший себя в руки Цзиньлун выхватил у кого-то короткоствольную бердану с широким дулом и призвал на подмогу нескольких смельчаков. Наверное, его вдохновила отвага младшего брата, и он, собравшись с духом, точной рукой прицелился в Драное Ухо. Грянул выстрел, в брюхо кабану ударил целый столб огня. Толстую броню дробь не пробила, но всё брюхо охватило пламя. Драное Ухо отбежал в сторону, потом повалился на землю и принялся кататься, сбивая огонь. Видя, что предводитель ранен, кабаны стали отступать. При выстреле приклад берданы разлетелся, лицо Цзиньлуна почернело от пороха, из разорванной между большим и указательным пальцами руки текла кровь.

В этой битве, которую устроил не подчинившийся приказу Драное Ухо, кабаны, можно считать, одержали верх. Несомненным подтверждением победы стали оставленные людьми туфли и сандалии, соломенные шляпы, дубинки и другие вещи. И Драное Ухо стал вести себя ещё более вызывающе. Во многом из-за сложившейся ситуации, когда стало возможным насильственное отречение государя, больше половины стада уже явно выступали за него. При его поддержке они растащили оставленные людьми вещи, как трофеи, и болтались по косе, празднуя победу.

— Почтенный Дяо, посоветуй как быть? — обратился я к своему старшему собрату, который всё обстоятельно обдумывал и рассчитывал. Я потихоньку забрался к нему в пещерку на песчаной дюне светлой ночью, когда ярко светила луна и в небе было полно звёзд. — Или я сам отрекусь, и пусть вождём будет Драное Ухо.

Дяо Сяосань лежал, опершись подбородком на передние ноги, и его единственный глаз, которым он ещё мог видеть, слабо мерцал во мраке. Снаружи доносилось журчание набегавшего на корни деревьев речного потока.

— Говори же, почтенный Дяо, я тебя слушаю.

Он глубоко вздохнул, и слабый отсвет в его глазах погас. Я потормошил его, но тело обмякло и никак не реагировало.

— Почтенный Дяо! — испугался я. — Ты живой? Умирать тебе никак нельзя…

Но почтенный Дяо и вправду умер, и как я ни взывал к нему, его было уже не вернуть. Из глаз заструились горячие слёзы, и на сердце навалилась печаль.

Выйдя из пещерки Дяо Сяосаня, я увидел в свете луны свирепое поблёскивание множества зелёных глаз. Перед толпой кабанов сидел Драное Ухо. Страха я не испытывал, наоборот, в душе царила необычная лёгкость. Волнующаяся, как ртуть, река сверкала ослепительным светом; в траве и деревьях бесчисленные осенние сверчки и цикады выводили на все лады насыщенные мотивы; между деревьями колыхались зелёные ленты светлячков; луна уже переместилась на запад и висела над Пятой хлопкообрабатывающей фабрикой, под её брюхом, яркий свет, переливающийся, как йодокварцевая лампа на крыше упаковочного цеха, подпрыгивал то вверх, то вниз, будто только что снесённое ею зелёное яйцо. А ещё доносились частые и ритмичные глухие удары фабричных кузнечных прессов, будто тяжёлым кулаком по сердцу.

— Мой близкий друг Дяо Сяосань умер, — спокойно произнёс я, подойдя к Драному Уху. — Я тоже устал от жизни и не хочу больше оставаться вождём.

Таких слов Драное Ухо, видимо, не ожидал и инстинктивно отступил на несколько шагов, готовый к моей внезапной атаке.

— Конечно, если ты будешь настаивать на том, чтобы завоевать положение вождя в бою, я согласен биться до конца! — глядя на него в упор, добавил я.

Молча уставившись на меня, он явно взвешивал все «за» и «против». Ведь весу во мне больше пятисот цзиней, твёрдая как скала голова и полный рот крепких как сталь острых зубов — кто его знает, как всё выйдет.

— Годится! — выдохнул он наконец. — Но ты должен немедленно покинуть косу и больше не возвращаться.

Я кивнул в знак согласия, помахал собравшимся за его спиной кабанам, повернулся и пошёл прочь. На южной оконечности косы вошёл в воду. Я знал, что меня провожают полсотни кабанов, знал, что глаза у них полны слёз, но даже не обернулся. Одним нырком погрузился до самого дна, быстро двигаясь под водой к берегу, и речная вода смешалась с моими слезами.

Спустя полмесяца кабанов с песчаной косы постигла катастрофа. У Мо Яня в «Записках о свиноводстве» это описывается во всех подробностях: