А: Согласен.

Б: Я говорил ему об этом лично не один раз, чем, в общем, навлекал его неудовольствие, поэтому я имею право сказать сегодня это и публично. Они выкупили за 2 миллиарда долларов активы, которые не стоили ничего.

А: В тот момент – да.

Б: Или они не были толком оформлены на Березовского, и ни один суд мира не доказал бы, что они ему принадлежат…

А: …Как и получилось.

Б: …Или они были абсолютно неликвидны, как пакет акций Общественного российского телевидения. Но, тем не менее, по понятиям ему выплатили 2 миллиарда долларов и полагали, что с ним рассчитались и он выходит из игры с крупной суммой денег.

Но, конечно, Борис так не считал. Он думал, что достоин править Россией, он считал себя безусловно достойным президентского поста. Никакие рассуждения о том, что человек такого формата и облика не может быть президентом России, его не впечатляли.

А: Он мне несколько раз в жизни говорил, раза два или три, что если бы не отчество, он президентом бы стал. А вот “Борису Абрамовичу” это в принципе невозможно. Это он понимал, мне кажется.

Б: А мне кажется, что он просто пошел не в ту сторону, потому что все-таки человек с отчеством Вольфович[179] долгое время был не просто одним из самых популярных политиков России, но и кумиром русского национализма. В конце концов, отчество можно было и поменять, если он так этого хотел.

А: А он хотел.

Б: Дело даже не в этом. Дело в том, что он по формату мышления совершенно не соответствовал типу русского лидера. Несмотря на близость к Ельцину-Водолею – вот по этой системе “реформы плюс хаос”. Ельцин все-таки был порождением деревни Бутка, в нем был абсолютно брутальный стержень. В нем было все что угодно, только не нежность. А в Березовском было слишком много нежности. Он был очень слезлив. Русский лидер не может быть слезливым. Он не может быть сентиментальным.

А: Как вам кажется, Березовский считал, что поворот России от 1990-х к 2000-м был вполне естественным?

Б: То считал, то не считал. Я вот считаю, что он абсолютно естественный. Что Путин – безусловно преемник Ельцина, и никаких других вариантов нет. Что он не сломал ельцинский курс, а просто логически его завершил.

А: Да, мне тоже так кажется.

Б: Березовский, опять же, так считал и не считал, в зависимости от своего психологического состояния. В депрессивном состоянии он считал, что Путин – преемник Ельцина. В маниакальном состоянии он, наоборот, обращался к абсолютно идеализированному образу Ельцина, которого он неожиданно назначил своим учителем. Каковым тот, конечно, не был.

А: Он единственный раз в жизни, по-моему, один на один с ним встречался.

Б: Причем даже понятно когда: в момент назначения его исполнительным секретарем СНГ. Он метался между разными позициями, но когда с него спадал весь этот парадный флер, когда осыпалась штукатурка эрмитажного фасада, он считал, конечно, что Путин – продолжатель дела Ельцина. Когда Березовский должен был себя презентовать в качестве альтернативы существующему строю (которым он не был, естественно, ни в одном глазу) – он утверждал обратное.

Фельштинский Юрий Георгиевич (род. 1956) – российский и американский историк. Эмигрировал в США в 1978 г. Автор многих книг, в том числе “ФСБ взрывает Россию” и “Корпорация: Россия и КГБ во времена президента Путина” (в соавторстве). В настоящее время проживает в США.

Авен: Если мы посмотрим на историю октябрьского переворота 1917 года, то увидим, что уже спустя 20 лет после него библиотеки были написаны. А сейчас книжек о 90-х почти нет. У меня ощущение, что 90-е мы не понимаем или, как минимум, плохо артикулируем наше понимание. Поэтому я хотел бы, чтобы мы сегодня говорили не только о личности Березовского, но и о времени. Юрий, вы играли особую роль рядом с Борисом, будучи в некотором смысле его летописцем, поэтому много о нем знаете, о многом думали.

Начнем со стандартного вопроса: как вы познакомились? Насколько первый приезд к Березовскому из эмиграции поменял ваше представление о тогдашней России?

Фельштинский: Для меня этот этап жизни действительно начался с моей работы как историка. Я всю жизнь занимался Советским Союзом. Эмигрировал в 1978 году. В Америке тоже занимался историей, написал довольно много книг. Но в какой-то момент я понял, что меня больше не интересует Римская империя, уже павшая. То есть я понял, что на самом деле мое занятие советской историей было связано исключительно с моей борьбой против советской власти. Я всю свою жизнь был достаточно антисоветски настроен. И когда я осознал, что больше не могу заниматься историей империи, которой уже нет, я встал перед вопросом: что дальше, что мне делать? Я решил окунуться в российскую действительность. Это очень сложно сделать, живя с 1978 года в Бостоне, – вот так, в один момент, через 20 лет рвануть в российскую историю. Как мне из Бостона прыгнуть в Москву и оказаться сразу в месте, где мне будет и самому интересно и где я могу сделать, в общем, что-то полезное для страны?

Потому что, будем откровенны, мы все были сентиментальны. Мы жили надеждой и мечтой о том, что была некая прекрасная Россия, или, может быть, ужасная Россия, или просто страна Россия, не хуже и не лучше других, которой в 1917 году сломали хребет. Пришли к власти бандиты, которые управляли этой страной, как хотели, 70 с лишним лет. Наконец они ушли или их выгнали – неважно, но больше их нет. Теперь начинается снова наша новая Россия, тот белый кролик, который когда-то существовал.

Начиная с 1991 года был такой порыв: помочь этой стране стать нормальной, цивилизованной западной страной. И когда в августе 1991-го народ вышел на улицу, когда развевались российские знамена, когда иностранные поезда, которые шли из Москвы в Польшу, поляки встречали с цветами и фруктами – у всех была надежда, что Россия станет другой.

А: Эмиграция жила мечтой о возвращении?

Ф: Третья эмиграция не жила мечтой о возвращении, будем откровенны. Мы были, конечно, сентиментальны, но с серьезной поправкой. Были отдельные люди из второй эмиграции, которые вернулись. Но из третьей эмиграции в целом никто не возвращался. Но все-таки была идея не просто найти себе занятие, но оказаться полезным стране. Может, идея глупая, наивная, но она была.

И я подумал, что мне нужно попробовать встретиться с кем-то из людей, играющих роль в сегодняшней России, и с этим человеком договориться, что я буду его биографом, летописцем, как вы сказали. Я рассматривал несколько кандидатур. Все эти кандидаты не были в курсе того, что я их рассматриваю. Среди кандидатов были Ельцин, Чубайс, Волошин и Березовский.