В Лондоне Блаватская не представляла всего масштаба надвигающейся катастрофы. Она все еще полагала, что начались склоки между Эммой Куломб и индийскими сотрудниками, с одной стороны, и Францем Гартманом и Лейном-Фоксом — с другой. Вот почему первым на наветы Эммы Куломб среагировал махатма Кут Хуми. В специальном послании, адресованном индусам в Адьяре, он выразил озабоченность умственным состоянием старой подруги Блаватской и напомнил, что она несет ответственность за свои слова и поступки. Елена Петровна непосредственно от себя направила чете Куломбов письмо с увещеваниями и упреками в непредусмотрительной глупости. Из-за предательства Эммы Куломб между Блаватской и Олкоттом произошла крупная ссора. Полковник обвинил ее в преступной безответственности и непозволительной доверчивости к случайным людям. Блаватская рекомендовала свою старую подругу как человека верного и преданного, а между тем из-за ее интриг и разоблачений само существование Теософического общества оказалось под угрозой. Но кому из них могла прийти в голову мысль, что Куломбы окажутся способны на шантаж? Олкотт написал Эмме письмо, в котором говорил о непоколебимости Теософического общества и предлагал ей пойти на мировую.

Присутствие родственников Блаватской в Париже по времени совпало со скандалом, который набирал силу в Адьяре. Блаватская должна была в такой ситуации выстоять и победить, не могла же она обмануть надежды самых близких для нее людей. Начиная с середины мая 1884 года на нее посыпались телеграммы и письма из Индии.

События в Адьяре развивались стремительно, их невозможно было держать под контролем.

За шесть недель пребывания близких Блаватской в Париже она смогла убедить тетю Надежду в необходимости признать достоверность старого письма за подписью Кут Хуми. Заявление тети Надежды, женщины с безупречной репутацией, должно было доказать, что Эмма Куломб лжет, а она, Блаватская, говорит правду. За три дня до отъезда на родину, 26 июня, Надежда Фадеева подтвердила в письменной форме получение ею в 1870 году в Одессе послания от махатмы Кут Хуми. Это была, как тогда представлялось, серьезная победа Елены Петровны[423].

Самое забавное, что Блаватская переоценила роль этого письма в судьбе общества. Не случайно ведь о нем не упоминают в своих воспоминаниях ни Олкотт, ни Синнетт.

28 июня 1884 года Блаватская отправилась в Лондон окончательно мирить поссорившихся английских теософов. Ее провожали в Париже тетя Надежда Андреевна Фадеева, сестра Вера и редактор и переводчица на французский язык второго тома ее книги «Изида без покрова» Эмили де Морсье. В Лондоне она остановилась в доме Франчески Арундейл. Их познакомил Синнетт. Англичанка из высшего общества свободное время отдавала поиску мистической подоплеки самых обыкновенных вещей. Франческа Арундейл была широколицей женщиной с непроходящим насморком, крутым подбородком, короткой шеей, тонкими жестко завитыми волосами и близорукими глазами. Она была старой девой, жила с матерью и шестилетним племянником, которого усыновила после смерти своей сестры. Франческа Арундейл относилась к Блаватской с трепетной нежностью. Племянник Франчески Джордж Сидней Арундейл в 1934 году будет избран президентом Теософического общества, сменит на этом посту умершую годом раньше Анни Безант.

В дальнейшем общении с Майерсом в этот свой приезд в Лондон Блаватская вела себя несравненно тоньше и умнее, чем Олкотт. Прибегла к звону невидимых колокольчиков, расположила его к себе, но вместе с тем в душе понимала: лучше уж ей писать книги, чем заниматься подобной ерундой. Тогда она остановилась на шесть недель у Франчески Арундейл и у ее престарелой матери в доме 77 по Элгин-Кресент в Ноттинг-Хилле. Ситуация в Адьяре обострялась, поэтому дом с двумя семерками, символом удачи, вселял надежду, что всё как-то образуется. Майерс пришел к ней в гости, упросил произвести феномены, был потрясен, но затем все-таки засомневался и попытался объяснить услышанное либо гипнозом, либо трюкачеством. Блаватской, по совести говоря, была абсолютно безразлична его реакция. Она предвидела, что адьярский скандал затмит все прежние предположения и версии о ее оккультном даре, сведет на нет все ее пиаровские акции.

О последней поездке Блаватской в Индию существуют воспоминания очевидца — Чарлза Уэбстера Ледбитера, тогда молодого сельского священника Англиканской церкви, только что вступившего в Теософическое общество[424]. В качестве своеобразного послушания он должен был сопровождать Блаватскую из Англии в Порт-Саид, оттуда — в Коломбо, а затем — в Мадрас. Так получилось, что билеты на пароход, на котором отплывала из Ливерпуля 31 октября 1884 года Блаватская с супругами Купер-Оукли, своими друзьями и сподвижниками по теософскому движению, закончились и пришлось Ледбитеру догонять «старую леди», использовав кружной путь через Марсель. В конце концов он соединился с ней в Порт-Саиде, она задержалась там, чтобы добыть кое-что о Эмме Куломб, а заодно замести собственные следы. По крайней мере, узнать, живы ли те, кто с ней встречался в Египте в 1872 году. Из Порт-Саида все они перебрались в Каир, где Блаватская, как свидетельствует Ледбитер, самым радушным образом была встречена российским консулом господином Хитрово. Тот оказывал ей особые знаки внимания. Вероятно, он знал ее дядю Р. А. Фадеева, но скорее всего на него произвело впечатление чествование Блаватской в Лондоне, на котором он присутствовал. Блаватской было приятно каждое утро получать от Хитрово огромный букет царственных лилий. Он понимал, как она думала, с кем имеет дело. Ледбитера Блаватская поразила не своим внешним величием, а совсем другим — способностью находить общий язык с простыми людьми. Не только в фигуральном, но и в прямом смысле. К его удивлению, она свободно изъяснялась на арабском языке с торговцами, обслугой гостиницы, вообще со случайными людьми.

Уладив свои дела в Каире, Блаватская, а с ней и все остальные вернулись в Порт-Саид и, погрузившись на пароход «Наварико», отплыли в Коломбо. Среди пассажиров парохода было много англичан, работающих на Цейлоне. Они живо обсуждали Блаватскую, поскольку в лондонской прессе о ней писали всякие нелицеприятные вещи. К ней с особенной неприязнью относился капитан парохода, но это совсем не волновало Елену Петровну. Она привыкла, что большинство людей, которые о ней что-то слышали, считали ее одиозной личностью. И слава богу!

В Коломбо Блаватскую ждал радушный прием. Ее приветствовали находящийся на острове Олкотт, а вместе с ним несколько десятков буддийских монахов. Лучше бы полковник, подумала она, находился в Адьяре, но Олкотт умел уходить в тень, когда его даже едва припекало. На этот раз Блаватская чуть ли не силой заставила его плыть с ней из Коломбо в Мадрас.

На пароходе Блаватская еще не знала того, что верный из верных Уильям К. Джадж, которого она послала в Адьяр, чтобы он до ее приезда во всем разобрался и по мере возможности все уладил, неожиданно для всех пустился в бега. Не дождавшись ее с Олкоттом, он, как ошпаренный, покинул Адьяр и первым пароходом отплыл в Ливерпуль, а оттуда — в Америку. Похоже было на то, что для него храм, возведенный с таким трудом «старой леди», в одночасье рухнул. Вера в Блаватскую, казалось, навсегда оставила его. Все, что он делал в дальнейшем, шло по привычке, по инерции. С ним долгое время творилось что-то неладное. Он был сам не свой, пока однажды наконец не понял, что феномены Блаватской не более чем «сласти, которыми заманивают детей в школу». В Нью-Йорке Джадж стал издавать журнал «Путь», в первых номерах которого он опубликовал откровенно халтурный перевод Бхагават-гиты и Йога-сутры Патанджали[425]. В октябре 1886 года он частично загладил свою вину — объединил 12 американских лож в Американский филиал Теософического общества.