Особенное раздражение у нее вызывала Анна Кингсфорд (урожденная Бонас), президент Лондонского теософического общества. Подхалимствующие соратники называли ее «божественная Анна», упирая на красоту ее золотистых волос, длинных ресниц и карих глаз. В действительности же Анна Кингсфорд была всего лишь смазливой женой приходского священника. Блаватская в письмах Синнетту называет ее «змеей, рогатым аспидом среди роз», «невыносимой парвеню»[417]. Ее непомерные амбиции проявились в общественной деятельности. Она потратила немало времени и сил для запрещения вивисекции. В возрасте двадцати восьми лет Анна Кингсфорд решила обучаться в Париже медицине. Через шесть лет она стала дипломированным врачом, но врачебная деятельность ее совсем не интересовала, она ушла с головой в движение протеста против вивисекции. Ее муж не смог или не захотел оставлять приход, поэтому Анну в ее заграничных поездках сопровождал дядя Эдвард Мэйтленд, на 22 года ее старше. Но как говорят, возраст любовному делу не помеха, а чужая душа — потемки. Оставшись вдвоем, Анна и Мэйтленд делили свое время между обучением медицине и увлечением мистицизмом. Вообще-то возлюбленный Анны был меланхоликом и большей частью пребывал в соответствующем, то есть меланхолическом, настроении. Ему подражала Анна Кингсфорд. Это настроение у нее к тому же усугублялось видениями картин Страшного суда. Ее посещали Жанна д’Арк, дух Сведенборга, Мария и Анна Болейн. Эдвард Мэйтленд также пытался ей соответствовать. Он заглядывал в души деревьев и вызывал духов земли. Анна Кингсфорд убедила себя, что неспроста появилась на Земле, на нее возложена свыше какая-то божественная миссия.

Почему Анна Кингсфорд, христианский мистик, пристала к Теософическому обществу, понять трудно. Она с нескрываемым пренебрежением относилась к восточным учениям. По мере того как Синнетт утверждал в английском великосветском обществе культ махатм, ее недовольство им все увеличивалось. Сохранившиеся отзывы Анны Кингсфорд о Блаватской и теософском движении полны безотрадной тоски. Особенно ее раздражили две книги Синнетта: «Оккультный мир» и «Эзотерический буддизм». В первой книге были опубликованы полученные через Блаватскую письма Учителя Кут Хуми. Американский медиум Генри Киддл, в руки которому попало это сочинение, к своему удивлению, обнаружил в одном из этих писем пассаж из собственной речи. Естественно, такое наглое воровство он не оставил незамеченным и в бостонском журнале «Бэннер оф Лайт» («Знамя Света») без всяких обиняков сказал все, что думал о Синнетте, махатмах и основоположниках теософии. Махатмы в его интерпретации выглядели какими-то прощелыгами, как, впрочем, и их поклонники.

Ощутимой потерей для Блаватской стал выход из ее теософских рядов в 1884 году двух выдающихся людей — английского писателя и переводчика Чарлза Карлтона Мэсси, первого президента Британского теософического общества, и преподобного Стейтона Уильяма Мозеса, ученого и оккультиста. Случай с плагиатом, в котором был уличен Кут Хуми, скорее позабавил, чем привел в шок двух английских джентльменов. Они прекрасно и до этого случая понимали, к каким ухищрениям прибегает Блаватская, чтобы загнать в свое стадо побольше овечек и барашков или, как она их называла, «милых осликов». Однако вчерашние друзья не захотели нести ответственность за подобные сомнительные действия «старой леди». При этом Мэсси и Мозес воздавали должное писательскому и мистическому дару незаурядной женщины из России, когда-то их околдовавшей своей неповторимой харизмой.

Многие, очень многие из самых преданных учеников оставили Блаватскую в то трагическое для нее время. Они не уходили от нее молча, а на всех перекрестках обливали ее грязью. Особенно тяжело пережила «старая леди» предательство Мохини Мохана Чаттерджи и Дарбхагири Натха Бабаджи. Уж от кого она не ожидала вероломства, так это от Натха, бывшего мелкого клерка из конторы по сбору налогов. Она буквально подобрала его на улице, предоставила кров, накормила и приодела — настолько этот похожий на подростка и трогательный в своей наивной хитрости человек понравился ей с первого взгляда. Он взял Блаватскую задушу и заставил расхохотаться, когда, смотря ей прямо в глаза, без зазрения совести заявил, что провел при Учителе Кут Хуми десять лет. Разумеется, Елена Петровна стала для него новым гуру. Она нуждалась в подобных «чела» и отвела Дарбхагири Натху роль почтальона махатм. Большая часть этих писем от махатм Мории и Кут Хуми шла Синнетту, а за ним следовал Аллан Хьюм. И за всю ее многолетнюю заботу об этом маленьком и никчемном человеке — черная неблагодарность. Он, походя, всем и каждому раскрывал многие секреты повседневной теософской жизни. Этот услужливый индиец знал во много раз больше, чем Эмма Куломб о тайной стороне создания феноменов.

Анна Кингсфорд в отличие от своих английских коллег еще до скандала с письмом Кут Хуми разочаровалась в теософии. Книга Синнетта «Эзотерический буддизм» была последней каплей, переполнившей чашу ее терпения. Нельзя же, возмутилась она, принимать символы за реальность. Это то же самое, что считать живыми существами буквы алфавита. Она ввязалась в борьбу за президентское кресло с одной целью: реформировать Лондонское теософическое общество, переориентировав его деятельность на сугубо теологическую проблематику. Анна Кингсфорд вовсе не собиралась ограничиваться только ориентализмом. Куда интереснее, думала она, заниматься эзотерической стороной всех религиозных учений. В особенности ее привлекала католическая теология. Зная ненависть Блаватской к католицизму, с трудом можно представить, как она сдержалась и не сорвалась на обычную ругань. По-видимому, Елена Петровна рассчитывала использовать имя Анны Кингсфорд, ее авторитет и дружбу с герцогиней Кейтнесс в своих целях. Недаром до скандала с книгой Синнетта махатма Кут Хуми отзывался об Анне Кингсфорд хорошо и рекомендовал ее на пост президента Лондонского теософического общества. Затем ситуация изменилась, и «старая леди» в одном из писем Синнетту попеняла его Учителю Кут Хуми за подобную непредусмотрительность[418].

Выборы, проходившие на собрании Лондонской ложи Теософического общества, закончились поражением Анны Кингсфорд. Она потеряла президентское кресло, на ее место избрали малоизвестного господина Финча, вице-президентом — Синнетта, а Франческу Арундейл, любимицу Блаватской, — казначеем. «Старой леди» пришлось срочно выезжать из Парижа в Лондон. Ее появление на собрании было триумфальным, некоторые его участники упали перед ней на колени. Ей не нужен был скандал с Анной Кингсфорд, в этом случае она теряла леди Кейтнесс. Она разрядила ситуацию, провела приватные переговоры со сторонниками Анны Кингсфорд. Конфликт в конце концов разрешили полюбовно. Анна Кингсфорд стала основательницей нового эзотерического объединения — Герменевтического теософического общества. На этом перевыборном собрании Блаватская была заслуженно представлена королевой оккультизма, ее воле беспрекословно подчинялись. Она не отказала себе в удовольствии соединить руки Анны Кингсфорд и Альфреда П. Синнетта в дружеском рукопожатии: худой мир всегда лучше доброй ссоры.

Блаватская несколько задержалась в Лондоне. В доме Синнеттов на Лэдбрук-гарденс, где она остановилась, у нее состоялось много встреч с лондонскими теософами. Тогда же она чрезвычайно сблизилась с Ольгой Алексеевной Новиковой (урожденная Киреева, 1840–1925), известной публицисткой славянофильской ориентации, автором книг и статей, посвященных англо-русским отношениям, и английским писателем-мистиком, теософом и редактором «Review of Reviews» Уильямом Томасом Стэдом. О. А. Новикова увлекалась медиумизмом. Но не это увлечение сделало ее имя известным в аристократических кругах Англии. Она была в тесной дружбе с представителями, как сейчас говорят, британских властных структур. Они видели в ней человека, очень близкого к царскому двору и русскому правительству. Она входила в круг великой княгини Елены Павловны, которая вслед за Екатериной II желала видеть двор центром наук и искусств. Также она переписывалась с К. П. Победоносцевым и Ф. М. Достоевским. В ее библиотеке находилось несколько книг великого русского писателя с его самыми уважительными надписями. В Лондоне О. А. Новикова держала салон, куда приходили богатые русские люди, ничего общего не имеющие с революционными изгнанниками в Лондоне. Из англичан ее навещали граф Бейст, Фруд и Виллерс. В тайны международной политики ее посвятил лорд Непир-Этрик, бывший в то время британским послом в Петербурге. О. А. Новикова полагала, что революционер не только враг общества, но прежде всего богохульник, выступающий против священного призвания нации[419]. Карл Маркс не без основания называл О. А. Новикову «неофициальным агентом русского правительства» и в своих статьях разоблачал ее политические связи, в частности, с лидером английских либералов Гладстоном. Одной из сторон ее деятельности в Лондоне было улучшение имиджа России за рубежом. Ольга Алексеевна Новикова с распростертыми объятиями встретила Елену Петровну Блаватскую, свою дальнюю родственницу. В одном из писем тете Н. А. Фадеевой Блаватская писала: «Наша Ольга Новикова уверяет, что испытывает ко мне какое-то обожание, и каждый день приводит своих людей, чтобы познакомить их со мною. Она уже успела свести со мною всех лондонских знаменитостей, кроме великого министра Гладстона, который, согласно „St. James Gazette“, и боится меня, и восторгается мною: „опасается ее в той же степени, в какой восхищается ею!“ На мой взгляд, это уж просто наваждение какое-то… 21 июля было у нас собрание — conversazione (вечер, устраиваемый научным или литературным обществом. — ит.), как это здесь называется, в честь г-жи Блаватской и полковника Олкотта, которое провели в королевском зале. Сначала отпечатали пятьсот пригласительных открыток, но вокруг них возник такой ажиотаж, что пришлось изготовить еще столько же. Госпожа Новикова написала на имя нашего посла, прося о двух пригласительных билетах, и привела с собой послов Франции, Голландии, Германии, Турции, румынского принца X. и почти весь персонал ее преданного друга Гладстона. И вот, наконец, Хитрово — наш генеральный консул в Египте, прибывший сюда по делам… Профессор Крукс и его жена сидели позади моего кресла подобно паре адъютантов, указывая мне без конца на своих коллег из Королевского общества, знаменитостей, светил науки в области физики, астрономии и всевозможных „темных наук“. Замечаете, ощущаете теперь, милая моя, как действует карма? Цвет английской науки, интеллектуальная элита и аристократия оказывают мне почести, которые я ни в малейшей степени не заслуживаю»[420].