В теории цена обмундирования была не так уж и высока. Но на практике каждому констеблю требовалось не меньше двух мундиров и трех рубашек. Кроме того, постоянно приходилось покупать мыльную стружку для ген–мартышек, прикрепленных к их группе, чтобы все это стирать. Эдеард своим умением инструктировать мартышек заслужил всеобщее уважение, и уже через неделю Чаэ перестал отыскивать пятна на их рубашках.

Порядок дня почти не изменялся. По утрам проводились различные тренировки по физическому и телепатическому взаимодействию, а потом начинались лекции. Днем под бдительным надзором Чаэ они отправлялись патрулировать улицы. Иногда их сопровождал дивизионный капитан Ронарк. Вечером стажеры теоретически были предоставлены самим себе. Но в течение недели следовало заниматься еще и самостоятельно.

Эдеард терпеть не мог, когда Ронарк шел с ними, чтобы «проверить успехи». Ему было уже за восемьдесят, и подняться выше нынешнего положения шансов у него не оставалось. Жена бросила Ронарка несколько десятков лет назад, дети от него отреклись. После этого у него осталась только служба, к которой он относился почти с религиозным рвением. Все должно было делаться строго по правилам. Никаких отклонений не допускалось, а малейшие нарушения карались жестокими штрафами, дисциплинарными мерами и понижением в звании. В участке района Дживон численность рекрутов была самой низкой в городе.

Никто не обратил особого внимания, когда ровно в час дня Чаэ вывел отделение с территории участка. Только Ронарк, стоя у выпуклого круглого окна над двойными воротами, следил за сменой патрулей, сверяясь с древними карманными часами. На узком тротуаре им навстречу беглым шагом спешил вернуться утренний наряд, и младший сержант, запыхавшись и покраснев, старался минимизировать опоздание. Вдоль шеренги, радуясь возможности пробежаться, весело скакали ген–псы.

Констеблям–стажерам поддержка ген–форм не разрешалась. Хорошо хоть Чаэ благоразумно молчал о ген–орле Эдеарда, поселившемся в вольере на крыше участка вместе с двумя другими птицами.

Район Дживон был довольно приятным местом. В центре его даже имелся парк, за которым прилежно ухаживала целая команда ген–мартышек. Посреди парка в большом проточном пруду жили экзотические красные рыбы длиной добрых два фута — Эдеарду они всегда казались довольно злыми, и ему не нравились ни их острые зубы, ни плотоядный взгляд, устремленный на каждого, кто подходил близко к перилам. Еще в парке была размечена футбольная площадка, и в выходные дни Эдеард частенько принимал участие в соревнованиях местной молодежи. Его радовало, что в районе не много представителей великих семейств; здешние здания были недостаточно просторны. Хотя дома вдоль Мраморного канала выглядели великолепно. В этом районе располагались представительства гильдий плотников, ювелиров и врачей. А еще здесь был дом ассоциации астрономов, уже семь столетий боровшейся за статус гильдии, в котором ей неизменно отказывала Пифия, утверждавшая, что небеса — это царство сверхъестественное и астрономия граничит с ересью. На извилистых улочках Бойд обычно рассказывал множество местных историй и сплетен; да и топологию района он, возможно, знал лучше, чем Чаэ.

Сегодня Чаэ повел отделение через Входящий канал в квартал под названием Силварум. Дома здесь имели странную округлую форму, словно гроздья сжатых пузырей. Бойд называл их стиснутыми ульями. Ни один из них не был достаточно большим, чтобы называться дворцом, но все принадлежали зажиточным семьям — средней руки купцам и старшим мастерам профессиональных гильдий. Товары в местных магазинчиках были куда дороже, чем мог позволить себе Эдеард — его накопления стремительно таяли.

На резном деревянном мосту через канал спутницей Эдеарда оказалась Кансин.

— Так ты не собираешься повеселиться сегодня вечером? — спросила она.

— He-а. У меня осталось не так уж много денег, да и позаниматься тоже не мешает.

— Ты серьезно намерен сделать карьеру в службе констеблей?

— Спроси меня об этом через годик. А пока я не намерен тратить время зря. Я должен получить звание.

— Все мы этого хотим, — заметила она.

— Гм. — Эдеард отыскал взглядом Максена. Тот задержался в начале моста, чтобы обменяться беззлобными насмешками с проходящим внизу гондольером. Вместо мягких сидений на этой гондоле был установлен простой помост, на котором громоздились деревянные ящики. — Для того, кого вышвырнули на улицу без гроша в кармане, Максен, похоже, получает немало денег.

— Разве ты не слышал? — самодовольно усмехнувшись, воскликнула она.

— О чем?

— Его мать сошлась с известным мастером гильдии музыкантов. Теперь она живет в хорошеньком маленьком домике в районе Кобара. Очевидно, музыкант старше нее лет на сто.

— Нет!

Эдеард понимал, что не должен интересоваться слухами, но сплетни в Маккатране были второй валютой. Каждый, кто услышал какие–то новости о семьях мастеров, с радостью делился ими с приятелями. А скандалы ценились превыше всего прочего.

— Да–да. Раньше он путешествовал со своей группой по деревням равнины Игуру и предгорьям Донсори. — Она наклонилась и зашептала ему на ухо: — Турне, похоже, пришлось прекратить, поскольку в этих деревнях появилось слишком много его отпрысков. Теперь он занимается с подмастерьями гильдии и играет для богатых семей.

В голове Эдеарда всплыли смутные воспоминания: поздний ночной разговор в таверне несколько месяцев назад, не предназначенный для его ушей. И слово «знаменитый».

— Ты говоришь о Дибале?

Кансин торжествующе улыбнулась.

— Я не называла имени.

— Но… разве не его застали в постели с двумя послушницами церкви Заступницы?

— Это только часть истории. Если бы не популярность его сатирических песен, его вышвырнули бы из гильдии лет десять назад. Но. видимо, они очень зажигательны. Для младших отпрысков благородных семейств он кумир, а старшие с радостью утопили бы его в канале.

— Да, но… мать Максена?

— Да.

Кансин была счастлива увидеть недоверчивый взгляд Эдеарда. Она просто обожала показывать свое превосходство. Эдеард не придавал этому значения; таким образом она старалась утвердиться во время стажировки и окружить себя надежным барьером. Девушки редко шли в констебли — служба давалась им нелегко.

Чаэ свернул к площади, где находилось представительство гильдии химиков. Тротуар здесь был красновато–бурого цвета, а посередине тянулся ряд массивных конусов высотой до пояса. В каждом таком конусе, заполненном землей, росли высокие деревья саф–вишни, образующие над изогнутыми стенами зеленую крышу. Их розовые и голубые цветы только начали опадать, образуя под ногами тончайший ковер лепестков. Эдеард попытался присматриваться к прохожим, отыскивая признаки криминальной деятельности, как учил Чаэ. Это оказалось нелегко. В памяти Акиима отчетливые воспоминания сохранились только об одном: о девушках. Они здесь действительно были красивы. Особенно дочери благородных семейств стайками гуляющие по кварталу Силварум. Выходя на улицы города, они тщательно заботились о своем внешнем виде. Платья с глубоким декольте или юбки с изумительными разрезами среди складок и почти прозрачные кружевные ткани. Тщательно уложенные волосы, так чтобы прически казались небрежными. Умелый макияж, подчеркивающий улыбки, скулы и огромные невинные глаза. Сверкающие украшения.