…здесь, прямо здесь…

Он просыпался постепенно, мало-помалу, пока Небраска не ушла вместе с запахом кукурузы и морщинистым, темным лицом матушки Абагейл. Реальный мир просачивался в сознание, но не вытеснял мир сна, а скорее заслонял его, пока тот не исчез из виду.

Он вновь находился в Шойо, штат Арканзас, его звали Ник Эндрос, он никогда не говорил и не слышал звуков «гитары»… но он не умер.

Ник сел на койке, свесил ноги, посмотрел на рану. Опухоль немного спала. Боль заметно уменьшилась. «Я пошел на поправку, – подумал он с безмерным облегчением. – Думаю, скоро все будет в порядке».

Он поднялся и, по-прежнему в одних трусах, дохромал до окна. Нога слушалась плохо, но Ник знал, что она разработается, если дать ей небольшую нагрузку. Он смотрел на молчаливый город, не Шойо, а труп Шойо, понимая, что должен покинуть его уже сегодня. В первый день он далеко не уйдет, но главное – сделать первый шаг.

А куда идти? Это он знал. Сны, конечно, были всего лишь снами, но для начала путь его лежал на северо-запад. В Небраску.

* * *

Ник покинул город третьего июля, примерно в четверть второго пополудни. Утром собрал рюкзак. Положил в него таблетки пенициллина – вдруг понадобятся – и кое-какие консервы. Преимущественно томатный суп «Кэмпбелл» и равиоли «Шеф Бой-ар-ди», которые любил больше всего. Добавил несколько коробок с патронами и фляжку с водой.

Прошел по улице, заглядывая в гаражи, пока не нашел то, что искал: десятискоростной велосипед под свой рост. Неспешно покатил по главной улице на низкой передаче, разрабатывая больную ногу. Ник ехал на запад, и его тень следовала за ним на собственном черном велосипеде. За спиной остались последние дома на окраине города, застывшие в тени, со шторами, задернутыми на веки вечные.

На ночь он остановился в фермерском доме в десяти милях к западу от Шойо. К вечеру четвертого июля почти добрался до Оклахомы. Остановился на ночлег в другом фермерском доме, а перед тем, как лечь спать, постоял во дворе, наблюдая, как метеоритный дождь царапает ночь холодным белым огнем. Ник подумал, что никогда не видел ничего прекраснее. И, что бы ни ждало его впереди, он радовался тому, что жив.

Ларри проснулся в половине девятого навстречу солнечному свету и пению птиц. И то и другое его бодрило. Каждое утро с того дня, как они покинули Нью-Йорк, – солнечный свет и пение птиц. А еще – дополнительная завлекалка, бесплатный подарок, если хотите: воздух пах чистотой и свежестью. Даже Рита это заметила. В голову всякий раз приходила мысль: «Так хорошо, что лучше быть не может». Но становилось только лучше. Становилось лучше и лучше, пока Ларри не начал задаваться вопросом: «А что мы вообще делали на этой планете?» Возникал и другой вопрос: может, воздух всегда благоухал в таких краях, как Миннесота и Орегон, или на западных склонах Скалистых гор?

Лежа в своей половине двойного спального мешка под низкой парусиновой крышей двухместной палатки, которую утром второго июля они добавили к своему багажу в Пассаике, Ларри вспомнил, как Эл Спеллман, один из музыкантов группы «Тэттерд ремнантс», пытался убедить его отправиться в пеший турпоход с ним и еще двумя или тремя парнями. Они собирались поехать на восток, на ночь остановиться в Лас-Вегасе, а потом добраться до Лавленда, штат Колорадо. И уже оттуда уйти в горы дней на пять.

– Вам лучше оставить все это дерьмо насчет «Высоких Скалистых гор» Джону Денверу[98], – фыркнул тогда Ларри. – Вы вернетесь, искусанные комарами и, возможно, с зудящими задницами после знакомства с ядовитым плющом. Так частенько бывает, когда срешь в лесу. А вот если передумаете и решите на пять дней разбить лагерь в казино «Дюны» в Лас-Вегасе, дайте мне знать.

Но возможно, поход принес бы точно такие же впечатления. Сам по себе, никто тебя не достает (за исключением Риты, но Ларри полагал, что ее доставания как-нибудь перенесет), чистый воздух, глубокий, крепкий ночной сон без метаний по кровати – раз, и ты отрубился, будто кто-то ударил тебя по голове молотком. Никаких проблем, разве что решить, куда ехать завтра и сколько на это уйдет времени. Просто замечательно.

И это утро, которое они встречали в Беннингтоне, штат Вермонт, направляясь на восток по шоссе 9, это утро было особенным. Клянусь Богом, Четвертое июля, День независимости.

Он сел, не вылезая из спального мешка, посмотрел на Риту, но она спала как убитая, только контуры тела вырисовывались под стеганой материей спальника да виднелись волосы на макушке. Что ж, чуть позже он найдет, чем ее разбудить.

Ларри расстегнул молнию со своей стороны спального мешка и вылез из него в чем мать родила. На мгновение кожа покрылась мурашками, но потом почувствовала, что воздух-то теплый, вероятно, уже градусов семьдесят[99], то есть их ждал еще один жаркий день. Ларри выполз из палатки и поднялся.

Рядом с палаткой стоял черно-серебристый мотоцикл «харлей-дэвидсон» с двигателем объемом тысяча двести кубиков. Как и спальный мешок и палатку, они нашли его в Пассаике. К тому времени уже сменили три автомобиля. Двум дорогу перегородили жуткие пробки, третий застрял в грязи около Натли, когда Ларри пытался объехать два столкнувшихся грузовика. Мотоцикл решил все проблемы. Он без труда, на малой скорости, объезжал что пробки, что аварии. Если автомобили перегораживали всю мостовую, они могли ехать по аварийной полосе или по тротуару, при наличии такового. Рите мотоцикл не нравился – езда на заднем сиденье ее нервировала, и она изо всех сил прижималась к Ларри, – но она соглашалась, что это единственное эффективное решение. Напоследок человечество устроило грандиозные транспортные пробки. Однако когда Пассаик остался позади и они попали в сельскую местность, скорость их продвижения заметно возросла. К вечеру второго июля они вновь въехали в штат Нью-Йорк и разбили свою палатку на окраине Куэрривилля, а на западе к небу вздымались вершины Катскилл. Во второй половине третьего июля они повернули на восток, с наступлением сумерек пересекли границу Вермонта и заночевали в Беннингтоне.

Палатку поставили на холме за чертой города, и теперь Ларри, голый, стоя у мотоцикла и отливая, смотрел вниз и наслаждался картинкой с подарочной открытки, изображающей типичный городок Новой Англии. Две аккуратные белые церкви, шпили которых, казалось, пронзали синее утреннее небо; частная школа – здания из серого плитняка, увитые плющом; завод; пара кирпичных школьных зданий; множество деревьев в ярко-зеленом летнем наряде. Правда, два обстоятельства вызывали сомнения в подлинности этой «открытки»: отсутствие дыма над заводской трубой и поблескивающие на солнце автомобили, припаркованные под странными углами на главной улице, продолжении шоссе, по которому они приехали. Но в этой солнечной тишине (действительно тишине, изредка нарушаемой только криком какой-нибудь птицы) Ларри мог бы повторить коронную фразу покинувшей этот мир Ирмы Фейетт, если бы, конечно, знал сию даму: «Невелика потеря».