– Знаешь, что говорит Библия о таких людях? – ровным голосом спросил Флэгг. – Она говорит: кто возвышает себя, тот уничтожен будет[95], и могущественные будут низвергнуты, и те, кто ожесточает выю свою, внезапно сокрушатся[96]. А знаешь, что там говорится о таких людях, как ты, Ллойд? Там говорится, что блаженны кроткие, ибо они наследуют землю. И там говорится, что блаженны нищие духом, ибо их есть Царство Небесное[97].

Ллойд кивал. Кивал и плакал. На мгновение на голове Флэгга возникла сверкающая корона, такая яркая, что глаза Ллойда выжгло бы дотла, если бы он смотрел на нее слишком долго. Потом она исчезла… словно ее и не было, и, наверное, не было, потому что Ллойд не ослеп.

– Конечно, ты не слишком умен, – продолжил Флэгг, – но ты первый. И у меня есть ощущение, что ты будешь хранить верность. Ты и я, Ллойд, мы далеко пойдем. Это хорошее время для таких людей, как мы. Мы в самом начале пути. Все, что мне нужно, так это твое слово.

– С-слово?

– Что мы будем держаться вместе, ты и я. Никаких разногласий. Никто не уснет на посту. Очень скоро появятся другие – они уже идут на запад, – но сейчас мы вдвоем. Я дам тебе ключ, если ты дашь мне обещание.

– Я… обещаю, – ответил Ллойд, и слова, казалось, повисли в воздухе, странным образом вибрируя. Склонив голову, он прислушивался к этой вибрации и буквально мог видеть эти два слова, темное свечение которых походило на отсвет полярного сияния в глазах мертвеца.

Потом он забыл о них, потому что ключ начал поворачиваться в замке. А в следующий момент замковая коробка упала к ногам Флэгга, из нее поднимались завитки дыма.

– Ты свободен, Ллойд. Выходи.

Не веря своему счастью, Ллойд осторожно прикоснулся к пруть ям решетки, словно они могли его обжечь. И действительно, оказалось, что они теплые. Но когда он толкнул дверь, она легко и бесшумно отъехала в сторону. Он посмотрел на своего спасителя, в эти горящие глаза.

Что-то легло ему на ладонь. Ключ.

– Теперь он твой, Ллойд.

– Мой?

Флэгг схватил его за пальцы, сомкнул их поверх ключа… и Ллойд почувствовал, как ключ шевелится в его руке, почувствовал, что он меняет форму. Хрипло вскрикнул и разжал пальцы. Ключ исчез, превратившись в черный камень с красной трещиной. Ллойд поднял его, гадая, что это такое, поворачивая из стороны в сторону. Красная трещина выглядела то как ключ, то как череп, то как налитый кровью полуоткрытый глаз.

– Мой, – ответил себе Ллойд. И на этот раз сам сомкнул пальцы, крепко сжав камень.

– Не пообедать ли нам? – спросил Флэгг. – Этим вечером нас ждет дальняя дорога.

– Пообедать? Хорошо.

– Так много предстоит сделать! – радостно воскликнул Флэгг. – И нам надо спешить.

Они вместе направились к лестнице, мимо мертвецов, лежащих в камерах. Когда Ллойд покачнулся от слабости, Флэгг схватил его за руку повыше локтя и поддержал. Ллойд повернулся и всмотрелся в улыбающееся лицо. В его взгляде читалась не просто благодарность. Он смотрел на Флэгга почти с любовью.

Ник Эндрос спал, беспокойно ворочаясь, на койке в кабинете шерифа Бейкера. В одних трусах, весь в поту. К утру он умрет – эта мысль мелькнула у него последней вчера вечером, перед тем как он уснул: темный человек, постоянно присутствующий в горячечных снах Ника, каким-то образом прорвет последний тонкий барьер и утащит его.

С ним творилось что-то странное. Глаз, который выдавил Рэй Бут, донимал его два дня. А на третий ощущение, будто огромные клещи сдавливают виски, уступило место тупой боли. Перед этим глазом теперь был только серый туман, и в этом сером тумане то ли двигались какие-то тени, то ли казалось, что двигаются. Но убивал Ника не травмированный глаз, а пуля, оставившая длинный след на ноге.

Он не продезинфицировал рану: глаз так сильно болел, что о царапине на ноге он и не вспомнил. Она протянулась вдоль правого бедра до колена. На следующий день он не без удивления заметил оставленную пулей дыру в джинсах. А днем позже, тридцатого июня, рана покраснела по краям и, казалось, заболели все мышцы ноги.

Он дохромал до приемной доктора Соумса и взял бутылку перекиси водорода. Вылил на царапину, длина которой составляла порядка десяти дюймов. Но увы. Поезд уже ушел. К вечеру вся правая нога пульсировала, как гнилой зуб, а под кожей появились красные полосы, радиально отходящие от раны, на которой только начали образовываться струпья, и свидетельствующие о заражении крови.

Первого июля он вновь пошел к Соумсу и перерыл всю его аптечку в поисках пенициллина. Нашел и после короткого колебания проглотил две таблетки. Он понимал, что может умереть от сильной аллергической реакции на антибиотик, однако подумал, что альтернативный вариант – та же смерть, только еще более мучительная. Пенициллин Ника не убил, но, похоже, и не помог.

К вчерашнему полудню у него поднялась высокая температура, и он подозревал, что немалую часть времени пролежал без сознания. Еды хватало, но есть он не хотел. Только чашку за чашкой пил воду из кулера, стоявшего в кабинете Бейкера. Вода почти что закончилась, когда он заснул (или отключился) прошлым вечером, и Ник понятия не имел, где ее взять. Но в том горячечном состоянии его это не волновало. Он не сомневался, что скоро умрет, и тогда все волнения останутся позади. Он не мечтал о смерти, однако мысль, что больше не будет ни боли, ни тревог, определенно была приятной. Нога пульсировала болью, чесалась и горела.

В дни и ночи, прошедшие после убийства Рэя Бута, сны Ника стали совсем странными. Он видел нескончаемый поток снов. Все, кого он знал, казалось, решили посетить его. Руди Спаркман, указывающий на белый лист бумаги: Ты – этот чистый лист. Мать, постукивающая пальцем по линиям и кружочкам, написанным на другом белом листе, марающим его чистоту: Тут написано «Ник Эндрос», милый. Это ты. Джейн Бейкер, прижимающаяся щекой к подушке, шепчущая: Джонни, мой бедный Джонни. В его снах доктор Соумс вновь и вновь просил Джона Бейкера снять рубашку, а Рэй Бут снова и снова говорил: Держите его… сейчас я его уделаю… сопляк ударил меня… держите его… В отличие от всех других снов, увиденных Ником за свою жизнь, в этих ему не приходилось читать по губам. Он действительно слышал, что говорят люди. И сами сны потрясали яркостью и четкостью. Они таяли, если боль в ноге становилась слишком сильной, однако новый сон начинался, едва Ник вновь засыпал. В двух снах он видел людей, которых не встречал в жизни, и именно эти сны помнил лучше всего, когда окончательно проснулся.

Он находился где-то очень высоко. Земля расстилалась внизу, как рельефная карта. Он видел пустыню, а над головой с безумной ясностью – благодаря разреженному воздуху – сияли звезды. Рядом с ним стоял человек… нет, не человек, а контур человека. Словно из материи реальности вырезали фигуру человека, и рядом с ним стоял ее негатив, черная дыра с человеческим контуром. И голос этой дыры шептал: «Все это станет твоим, если ты падешь на колени и будешь мне поклоняться». Ник качал головой, ему хотелось отойти от края этой жуткой пропасти, он боялся, что контур протянет руки и столкнет его вниз.