успокаивающий массаж. Но как только она отвлекалась, то случалась непредвиденное. Царь несколько раз заставлял сына Михаила, предварительно заперев дверь на ключ, чесать ему ноги щеткой. Узнав это, Мария Федоровна весь свой гнев обрушила на сына. Мужа она лишь просила этого не делать.

Все кругом находились в каком-то оцепенении, и Марии Федоровне часто приходилось неоднократно просить о чем-то, прежде чем ее желание-повеление исполнялось. Одному из врачей она в сердцах призналась, что «ее опутывают интригами даже в эти тяжелые минуты».

А минуты были тяжелые. Царь убедил Царицу, что надо послать вызов невесте Цесаревича Алисе Гессенской. Он хотел успеть благословить детей. Со слезами на глазах Мария Федоровна дала согласие, и Принцесса уже 6 октября была на пути в Ливадию.

К началу октября в Ливадию стали прибывать члены Династии. Приехали браться Царя Великие князья Владимир, Алексей, Сергей и Павел, Великие княгини Александра Иосифовна и Мария Павловна. Из Афин с детьми прибыла Греческая Королева, кузина Царя Ольга Константиновна. Недалеко от Ливадии в своем имени Ай-Тодор находился Великий князь Михаил Николаевич, его сыновья и Великая княгиня Ксения Александровна со своим Сандро.

Настроение у всех было подавленное, и чтобы его поднять у окружающих, Царь распорядился устроить 9 октября Фамильный завтрак с оркестром. Когда все собрались за большим гофмаршальским столом и под музыкальное сопровождение, казавшееся кощунственным, пытались принимать пищу, то Царь у себя, тайно от всех, кроме Императрицы, исповедовался и приобщался Святых Тайн у своего духовника Отца Иоанна Янышева.

Многие чувствовали, что грядет трагическое событие, способное перевернуть весь ход вещей.

10 октября в сопровождении сестры Великой княгини Елизаветы Федоровны прибыла Алиса Гессенская. Ее на дороге из Симферополя встретил Цесаревич, и около пяти вечера они прибыли в Ливадию и сразу же из экипажа прошли в Царю. Невеста сына держала в руках большой букет белых роз, который и оставила в комнате Императора.

Царь был очень рад встрече, обнял, поцеловал. Умирающий благословил их брачный союз. Император так изменился, что Алиса в первое мгновение даже его не узнала. Она вышла из комнаты со слезами на глазах. Это были ее первые слезы в России. Здесь их у нее потом будет еще очень много…

И наступило 20 октября. Всю ночь Царь не смыкал глаз, закуривал и тут же бросал одну папиросу за другой, чтобы хоть как-то отвлечь себя. С ним в комнате были Императрица и один из врачей. Они пытались занять больного разговорами. В пять утра он выпил кофе с женой. Больного посадили в кресло в середине комнаты.

В 8 утра пришел Цесаревич. Затем стали приходить другие: Великий князь Владимир и герцогиня Эдинбургская, только накануне вечером приехавшая. Постепенно собралась вся Фамилия.

Государь был со всеми ласков, но почти ничего не говорил. Лишь улыбался и кивал. Полулежал в глубоком кресле, рядом сидела Царица, а остальные стояли: кто ближе, кто дальше в коридоре.

Никто не разговаривал. Все в каком-то оцепенении смотрели на того, кто олицетворял силу и мощь огромной Империи, кто был повелителем всех и вся, символом и хранителем власти и страны, а теперь готовился покинуть земные чертоги. Монарх сохранил самообладание до последней минуты. Вспомнил и поздравил с днем рождения Великую княгиню Елизавету Федоровну, которой исполнилось тридцать лет.

В половине одиннадцатого Александр III пожелал причаститься. Вся семья встала на колени, и умирающий неожиданно уверенным голосом стал читать молитву «Верую, Господи, и исповедую…». И не было ни одного человека там, в этом ливадийском доме, кто бы не плакал.

Императрица Мария Федоровна находилась в сомнамбулическом состоянии. Она измоталась вконец. Почти не спала последние ночи и почти ничего не ела. Но усталости не было. Было какое-то отупение. Происходившее, всех окружающих она видела как в тумане и лишь одного различала ясно, за одного молилась, не переставая. Её Саша, её любовь, радость, жизнь, её – всё. Нет, нет, этого никогда не может случиться! Господи, спаси нас, пощади!

Она готова была пожертвовать чем угодно, только бы он остался с ней! Не плакала. Не было сил. Стояла на коленях у края кресла, обняв его голову руками, закрыв глаза, и крепко, как только могла, прижимала его к себе. Голова к голове, сердце к сердцу, как всегда, как всю жизнь. Никто и ничто никогда их разлучить не в силах. Она чувствовала его тихое дыхание и не слышала и не чувствовала больше ничего.

Священник читал отходную молитву, многие рыдали навзрыд. Около трех часов дня доктор Лейден потрогал руку Императора и сказал, что «пульса нет». Самодержец скончался. Обливаясь слезами, родные стали подходить прощаться, но Мария Федоровна все сидела в том же положении, и когда прощание уже заканчивалось, лишь тогда заметили, что Царица без сознания.

Мария Федоровна долго находилась без чувств. Одни потом говорили, что тридцать минут, другие – час. Когда ее внесли в спальню и положили на кровать, пульс почти не прощупывался. Потом она открыла глаза и увидела перед собой склоненное лицо доктора Николая Вельяминова. Она протянула ему руку и сказала «merci».

Первое, что Царица произнесла после того, как вернулась из черного провала, было слово благодарности тому, с кем последние недели разделяла все тяготы и горести. И в этом своем состоянии полужизни она оставалась добросердечным человеком. Ее же никто успокоить не мог. Она пришла в себя уже совсем другим человеком.

Многое, очень многое ушло безвозвратно, и следовало учиться жить «как надо» теперь уже без Саши. И неужели она его никогда больше не увидит? Неужели не услышит его голос, его неспешные и уверенные шаги, не почувствует больше запах его сигар и папирос, не ощутит его прикосновения?

Многие годы, наперекор беспощадному здравому смыслу, ей часто будет казаться, что Саша непременно вот-вот появится. Он должен появиться. Она его ждет. О нем постоянно напоминали вещи, комнаты, здания, ритуалы, дневные занятия, всё, чем жила и что окружало потом.

Проведя без него тридцать четыре года, она не забывала о нем ни на минуту, и если бы случилось невозможное и Александр III восстал из мертвых и пришел бы к ней, то, кроме беспредельного восторга, ничего бы не ощутила. Даже и не удивилась бы. Он навсегда остался для неё живым. Ни разу не взглянула на Александра в гробу. У неё не было сил на это. Это страшное зрелище в ее памяти не запечатлелось.

Часто видела мужа во сне и разговаривала, но стеснялась делиться с окружающими этими своими радостными встречами. Она боялась оскорбительных усмешек. Это осталось