Царю стало очень плохо, от резкой опоясывающей боли он чуть не потерял сознание, и его пришлось спешно отправлять домой, прекратив учебные занятия войск.

То лето жили в Петергофе, в милом дворце Коттедж. Одно время, как показалось, наступило улучшение. В начале августа для консультаций был приглашен известный врач-терапевт из Москвы Григорий Захарьин (1829–1907). После осмотра пациента он без обиняков сказал Царице, что «опасается за ближайшее будущее» и что «следует принимать решительные меры». Во-первых, необходима строжайшая диета, а во-вторых, надо немедленно перейти на лечебный режим и покинуть столицу.

После обсуждения с придворными, родными и лейб-медиками было принято решение ехать в Царскую резиденцию Беловеж, где Император любил бывать на охотах.

Своей невесте Цесаревич Николай сообщал в августе 1894 года: «Бедный Папа́ очень расстроен, теперь он попал в руки докторов, что само по себе очень невесело. Но не всегда можно этого избежать. Он реагирует острее, чем другие, потому что болел всего два раза в жизни – 22 года тому назад и прошлой зимой! Мы стараемся по возможности ободрить его, и теперь он уже доволен, что едет в Беловеж».

Царица надеялась, что чистый воздух хвойных лесов, размеренный режим дня и уход дадут благоприятный результат. Но в Беловеже лучше не стало. В начале сентября переехали в Спалу под Варшавой. Положение не улучшалось. Здесь, 8 сентября 1894 года, Александр III написал письмо дочери Ксении в Крым. Это стало его прощальным посланием.

«Моя милая душка Ксения, прости, что только теперь отвечаю на твои милейшие письма, которые доставили мне огромное удовольствие. С тех пор, что переехали сюда, чувствую себя немного лучше и бодрее, но сна – никакого, и это меня мучит и утомляет ужасно, до отчаяния.

В Беловеже я совсем не охотился и бывали дни, что не выходил из дома, такая мерзкая была погода. Здесь я почти каждый день на охоте, и погода чудная, летняя. Радуюсь страшно увидеть тебя в Ливадии, на что ты похожа, как выглядишь и как поживаешь. Жоржи, слава Богу, поправился и будет с нами в Крыму, он очень наслаждается охотой и доволен своим пребыванием здесь.

Захарьин очень доволен Спалой и находит местность сухой и здоровой; сегодня он уезжает в Москву, а позже приедет в Крым. Надеюсь, что осень будет хороша в Крыму и что нам удастся еще погреться на южном солнышке, а то будет просто обидно».

Далее письмо продолжила Мария Федоровна:

«Папа́ ушел в уборную, чтобы умыться, и я пользуюсь случаем, чтобы от всего сердца благодарить тебя, милая душка Ксения, за твое дорогое письмо, которое я получила сегодня утром и прочла с величайшим удовольствием. Ты нам (так в тексте. – А.Б.) страшно не достает в милой Спале, и каждую минуту я думаю, что ты тут и хочу тебе что-то сказать. Беби живет в твоей комнате и ужасно счастлива быть здесь и потом поехать в Крым. Вчера мы ездили верхом, Георгий, Миша и она на пони».

Вернулся Александр Александрович и продолжил письмо:

«Сегодня катались с Мама́ и Беби, пока прочие занимались убиванием диких свиней в парке. Мама́ и Беби набрали много грибов, а я больше сидел в экипаже, так как очень слаб сегодня, и ходить мне трудно. К сожалению, я не обедаю и не завтракаю со всеми, а один у себя, так как сижу на строгой диете и ничего мясного, даже рыбы не позволяют, а вдобавок у меня такой ужасный вкус, что мне всё противно, что я ем или пью.

Больше писать сегодня не могу; так меня утомляет это. Сердечный поклон Сандро. Мама, братья и Беби тебя целуют. Еще раз благодарю тебя за милое письмо и от души целую. Дай Бог, до скорого свидания! Христос с тобой, моя душка! Твой старый и пока никуда не годный Папа».

Он больше уже никому и никуда не отправит послание. Ему оставалось всего 42 дня жизни.

В Спале пробыли недолго и 21 сентября уже были в Крыму. Врачи нашли, что сухой южный климат может улучшить состояние. В Ливадии Царь поселился не в Большом Дворце, а в той сравнительно небольшой вилле, где он жил ещё Цесаревичем.

Ему всё время было плохо. Пульс не опускался ниже 100, ноги сильно опухли, полная бессонница по ночам и сонливость днём, мучительное чувство давления в груди, невозможность лежать, сильная слабость. Он почти не мог ходить. Последний раз его вывели на улицу 2 октября, когда с женой совершил небольшую поездку в коляске. Со следующего дня он уже больше не покидал комнат на втором этаже.

Ужасно похудел. Некогда большой и мощный, он как-то усох; исчезли его могучие плечи, большая голова вдруг стала маленькой, с трудом державшейся на тонкой шее.

К началу октября 1894 года почти все приближенные чувствовали и знали, что Царь долго не проживет (об этом вполне определенно говорили врачи). Императрица же не теряла надежду. Мария Федоровна верила, что Господь не допустит такой несправедливости: она останется жить, а Саша умрет?

Она не раз говорила мужу, что уверена в том, что «уйдет раньше». Супруг не любил этих ёрнических разговоров и всегда порицал за них. Никому не дано знать о своем земном сроке. Но она даже вообразить не могла, что расстанется с бесценным мужем. Царица делала всё, что могла.

В Ливадии Мария Федоровна почти полностью изолировала Монарха от всех визитеров (кроме врачей и членов семьи, к нему никто не допускался), день и ночь не отходила от больного. Ее мольбы возымели действие: последние недели своей жизни Александр III передал большинство поступающих к нему бумаг на рассмотрение Цесаревича, оставив за собой лишь дела по дипломатическому и военным ведомствам (последний приказ подписал за день до кончины).

По настоянию Императрицы в Ливадию приглашались не только самые лучшие врачи из России. Сюда прибыла и европейская знаменитость, профессор нескольких германских университетов доктор Эрнст Лейден. Уже потом выяснилось, что этот врач имел конфиденциальное поручение кайзера Вильгельма II каждый день сообщать о положении дел в Ливадии. Через потайную систему профессор регулярно отправлял агентурные данные в Берлин.

Врачи осматривали умирающего, что-то советовали, но Александр III отказывался исполнять их предписания, и лишь мольбами и слезами жене удавалось заставить мужа принять лекарство, сделать новую перевязку, согласиться на осмотр медиком.

У Царя, вследствие сильного отека конечностей, все время был сильнейший кожный зуд, и он из последних сил расчесывал руки и ноги. Врачи умоляли этого не делать, и императрица сама часами делала ему легкий