– Доброй ночи, профессор Сантьяго.

Тот машинально ответил. Охранник, помешкав, прибавил:

– Завтра великий день, не правда ли, профессор?

Изобретатель вскинул голову:

– Что вы сказали?

Охранник опустил мушкет прикладом вниз и, опершись на него, улыбнулся.

– Великий день! – повторил он с воодушевлением и тихо добавил: – Помоги нам, Господи!

Изобретатель кивнул в знак согласия. «Любопытно, – подумал он, входя в шатер, – все нервничают, все понимают, что находятся на пороге великого события, и чувствуют свою причастность, даже этот головорез, имеющий весьма отдаленное отношение к самому предприятию, не говоря уж о его научном аспекте. Меж тем он ведет себя так, будто от завтрашнего успеха зависят его жизнь и счастье». Охранник тоже мысленно продолжил свой монолог: «Конечно, характер у него не сахар, но он человек ученый, это сразу видно, и нет ничего удивительного в том, что он немножко не в себе; а дочка – до чего же хороша!» Внутри шатра остались только разбросанные по полу инструменты, разбитая тара и пустые ящики, в которые была упакована аппаратура, под ногами хрустела стружка – все, что осталось от девяноста двух тонн, привезенных сюда, чтобы предохранять тончайшие приборы от случайных ударов или падения. Разгром и запустение, огромное пространство шатра, зиявшее пустотой, производили на изобретателя гнетущее впечатление. «Наконец исполнилась мечта всей моей жизни, но отчего мне так тоскливо и страшно? Откуда эта тревога?» – думал Сантьяго Бельталь. Окружавшее его безмолвие только усиливало тяжелые предчувствия и в полной мере отражало его душевное состояние. Годы лишения и борьбы казались ему теперь самым счастливым периодом. «Тогда я жил иллюзиями, – подумал он и тут же пришел к выводу, что нет ничего более страшного и обманчивого, чем иллюзии. – Ради них я пожертвовал всей моей жизнью, – сказал он себе и тут же задал вопрос: – А стоила ли моя мечта такой жертвы?» Его размышления прервал голос охранника.

– Добрый вечер, сеньорита, – услышал он.

«Это за мной пришла Мария. Она-то и есть основная жертва моего безумия. На одну чашу весов я положил ее счастье и благополучие, а на другую – манию своего величия, и последняя неизменно перевешивала; вместо того чтобы дать ей то, чего она была вправе от меня ожидать, я взвалил на нее бремя забот о своей гениальной особе. По моей вине ее жизнь превратилась в бесконечную череду отречений и унижений. – Краем глаза он увидел ее тень в мертвенно-бледном круге света, отбрасываемого керосиновой лампой. – И вот она опять ищет меня, беспокоится, хочет, чтобы я отдохнул перед завтрашним днем. Наверное, сейчас – самый подходящий момент сказать ей обо всем этом. Разумеется, уже ничего нельзя поправить: я не смогу вернуть прошлое и убрать из него то зло, которое я причинил бедняжке, но она хотя бы узнает, что я думаю о ней, и утешится мыслью, что я всегда осознавал ее тяжелое положение».

– Отец, вам нужно лечь в постель и отдохнуть. Уже поздно, и здесь нечего делать, – сказала Мария Бельталь. – Все отправлено на Монжуик. Инженеров тоже нет – все разъехались.

Она говорила правду: по мере того как работы близились к завершению, инженеры и техники целыми группами получали разрешение на отъезд; специалистов по аэродинамике Онофре отправил по месту их жительства и обещал им значительное вознаграждение в обмен на молчание о том, чем они тут занимались и какую работу выполняли другие. На месте остались только непосредственные участники проекта: сам Сантьяго Бельталь и один прусский военный инженер, специалист в области баллистики, с которым он познакомился во время мировой войны и чье присутствие было совершенно необходимо на завершающей стадии.

– Девочка, мне нужно поговорить с тобой, – сказал Сантьяго Бельталь.

– Сейчас уже поздно. Поговорим завтра, – ответила она.

– Вот завтра-то как раз и будет слишком поздно, – настаивал изобретатель.

Диалог прервал человек, только что вошедший в шатер. Это был мажордом Онофре Боувилы; по его приказу он пошел в охотничий домик и, найдя его пустым, понял, где надо искать хозяев.

– Сеньор ожидает вас в библиотеке, – сказал он.

Сантьяго Бельталь вздохнул.

– Пойду, негоже заставлять ждать нашего благодетеля, – сказал он дочери.

– Через минуту я присоединюсь к вам, – бросил он мажордому.

Мажордом покачал головой.

– Извините, но сеньор ожидает вовсе не вас, а сеньориту, – сухо заметил он.

Мария и изобретатель удивленно переглянулись и помолчали.

– Иди, дочка, – сказал наконец Сантьяго Бельталь. – А я тем временем отправлюсь спать; не беспокойся, со мной ничего не случится.

«Надо бы зайти на минутку в охотничий домик и переодеться», – мелькнуло в голове у Марии Бельталь.

Когда мажордом доложил ему о приходе Марии Бельталь, он даже не оторвал взгляда от стола.

– Проведи ее ко мне, потом закрой дверь и можешь уходить, – сказал он тихо. – Сегодня ты мне больше не понадобишься.

Войдя в кабинет, Мария растерянно огляделась – она не понимала, зачем ее вызвали. Потом подошла к столу.

– Посмотри. Ты знаешь, что это такое?

Раньше он никогда ей не тыкал, и эта мелочь не ускользнула от ее внимания. За окном бушевал ветер, его порывы с глухим стоном обрушивались на стекла. «Завтра будет дождь», – подумала она. Онофре продолжил:

– Это Регент, самый совершенный бриллиант из всех существующих. И он мой; на него я мог бы купить целые страны. А он умещается на ладони, посмотри. – Он вложил бриллиант в руку Марии Бельталь и заставил ее сжать пальцы. Ее на мгновение ослепил блеск граней, будто внутри камня засела шаровая молния. – Все имеет свою цену, – сказал Онофре. Она разжала пальцы, и он забрал у нее бриллиант, аккуратно завернул его в белый носовой платок и положил сверток в карман халата. По его губам пробежала нервная судорога и тут же исчезла. – Я хочу знать, что ты ко мне испытываешь, – сказал он без всякого перехода. – Если я внушаю тебе только чувство благодарности или страха, тогда можешь не отвечать.

Мария закрыла глаза.

– Я ждала этого дня двадцать лет, – еле слышно прошептала она.

Он резко встал на ноги и сказал:

– Не бойся, все будет хорошо.

Сантьяго Бельталь проснулся мокрый от пота. Ему приснилось, будто дочь ушла от него навсегда и он больше ее не увидит. «Приснится же такая глупость! – подумал он и включил лампу на прикроватном столике. – Но что-то меня все-таки мучает». Он посмотрел на часы: было четыре утра. Ветер успокоился, и небо очистилось от туч. Было еще темно, но на горизонте появилась серая полоса; она постепенно разрасталась, и от ее света меркли и гасли звезды. «Слава богу! День обещает быть хорошим, – подумал он, но чувство тревоги червоточиной засело в его сердце. – Что-то тут не так». Он поднялся с постели и вышел из комнаты босой и в одной пижаме. В охотничьем домике царила тишина. Он увидел, что дверь в спальню дочери приоткрыта, и осторожно просунул голову в щель. Когда глаза привыкли к темноте, он увидел, что постель не тронута, а Марии в комнате нет. «Как это? Неужели она еще не вернулась от Онофре Боувилы? О чем они могут столько говорить? – Он подошел к окну и бросил взгляд на господский дом: тот был погружен в темноту. – Что они там делают?» – опять спросил он себя с тревогой. Чтобы не терять времени, он, как был в пижаме и босой, быстро вышел из дома. В саду ему преградили путь трое мужчин: один был тот самый охранник, с которым он разговаривал перед сном, второй – силач, доставшийся Онофре Боувиле как бесплатное приложение к цирковому шатру, а третьего он не знал. Им оказался старик с красным лицом и голубыми глазами, у его ног стояла маленькая неуклюжая собачка. Похоже, в этом трио старик играл роль первой скрипки.