Вошедшая Ама перебила страстную речь. Она доложила, что великий жрец Аменофис и прорицатель храма Амона, Рансенеб, просят милостивого разрешения предстать перед царицей.

— Хорошо, — сказала Хатасу. — Скажи, чтобы их провели в зал рядом с рабочим кабинетом. Я сию минуту приду туда.

От сообщения о приходе двух жрецов яркая краска залила лицо Нейты. Как только драпировка опустилась за рабыней, она бросилась к царице, поспешно выпившей несколько глотков молока, и, подняв сложенные руки, взмолилась:

— Я знаю, что Хоремсеб болен и заключен в темницу здесь, в Фивах. Не прощения для него прошу, но милости — облегчить его страдания, и позволения попросить жрецов, чтобы они передали ему то, что я пришлю.

Хатасу с удивлением слушала, нахмурив брови. Мрачный огонек сверкнул в ее черных глазах.

— Кто осмелился нарушить мое приказание и сообщить тебе об аресте презренного? — сурово спросила она.

— Ах, разве можно скрыть то, что известно всем Фивам? Неужели ты думаешь, что сердце не подсказало мне, что он близко? Сжалься надо мной! Дай мне ничтожную радость облегчить его страдания!

Жесткий отказ чуть не сорвался с языка, но видя расстроенное лицо Нейты, лихорадочный взгляд и страшное возбуждение, Хатасу смягчилась.

— Хорошо! Ступай и проси жрецов. Если они согласятся, я позволю тебе послать различные вещи для облегчения участи узника.

С радостным криком Нейта поклонилась и поцеловала край платья царицы. И опрометью бросилась вон из комнаты. Она пробежала через царские комнаты и проникла в указанный зал в ту самую минуту, когда жрецы входили через противоположную дверь.

Это была большая, немного темная комната, со стенами, инкрустированными золотом и корналином. В глубине комнаты, у двери, закрытой тяжелой драпировкой, вышитой золотом, дежурили два вооруженных телохранителя. У колонны стоял чиновник, украшенный почетным ожерельем. Когда сопровождавший жрецов придворный удалился, Нейта подошла к ним и, преклонив колени, умоляюще подняла руки. Доставленные утром в храм дары от имени сестры дали многое понять жрецам. Они не сомневались, что молчаливое заклинание женщины заключало в себе просьбу о каком — нибудь облегчении для Хоремсеба. Они благословили ее, затем Рансенеб ласково спросил:

— Тебе что — нибудь нужно от нас, бедное дитя? По твоему взгляду я вижу, что твоя душа еще очень больна.

— Святые и уважаемые служители богов! — произнесла Нейта голосом, полным слез. — Если у вас есть хоть немного жалости ко мне, позвольте облегчить страдания Хоремсеба, моего супруга. Он ранен, лежит больной и лишен всякого ухода, к которому привык. Позвольте мне послать ему одежду, постель и питательную пищу!

Жрецы переглянулись.

— Хорошо, дочь моя, мы согласны, — ответил Аменофис. — Пошли узнику все, что ты пожелаешь: вино, фрукты, одежду.

— А могу я надеяться, что эти вещи верно дойдут до него? — робко спросила молодая женщина.

— Не опасайся ничего, — сказал Рансенеб. — Пошли одного из своих слуг и адресуй вещи на имя жреца Сэпы, который лечит заключенного. Я прикажу, чтобы все было передано ему.

— Если ты так добр ко мне, то позволь еще хоть на минуту повидаться с Хоремсебом.

Прорицатель покачал головой.

— Это, дитя мое, зависит не от меня, а от царицы. Если она разрешит тебе свидание с преступником, то я сам отведу тебя к нему и ты поговоришь с ним, но только в моем присутствии.

В эту минуту из соседнего кабинета раздался протяжный металлический звон.

— Царица зовет нас, — поспешно закончил Рансенеб. — Подожди здесь, Я передам твою просьбу фараону и принесу тебе ответ.

Прошло около четверти часа, которые показались Нейте вечностью, как вдруг портьера приподнялась и Рансенеб жестом позвал ее. С первого же взгляда женщина поняла, что царица была чем — то раздражена.

— Довольствуйся тем, что тебе позволено. И так уже незаслуженная милость лелеять и баловать такого преступника и неслыханного святотатца. Я не разрешаю этого свидания, так как оно бесцельно и только усилит действие пожирающего тебя яда.

Видя, что Нейта побледнела, как смерть, Хатасу прибавила мягче:

— Во всяком случае, не в таком взволнованном состоянии я позволю тебе видеться с ним. Стань спокойнее и благоразумнее, и тогда, может быть, я разрешу то, что запрещаю сегодня. А теперь, дитя, удались отсюда!

С отеческой нежностью подошел Рансенеб к Нейте и сказал, благословляя ее:

— Не приходи в отчаяние! Доброта нашего фараона так же неисчерпаема, как доброта ее отца Амона — Ра. Если ее величество смягчится, то приходи ко мне, и я отведу тебя к заключенному, Только помни, что ты должна принести мне царскую печать.

Как только Нейта вышла из кабинета, царица обратилась к жрецам:

— Нельзя ли ускорить процесс и поспешить с казнью преступника, чтобы положить конец ожиданию и сомнениям этой несчастной жертвы? Когда все будет кончено, чары, может быть, сами собой разрушатся.

— Твое желание для нас закон, фараон, но позволь заметить, что преступник болен и что необходимо от него добиться показаний относительно ядовитого растения и его противоядия. Кроме того, мы каждый день получаем все новые заявления и, главной свидетельнице, молодой Изисе, еще нужно время, чтобы набраться сил. Наконец, сообщник Хоремсеба, презренный хетт, еще не арестован, а между тем, их очень полезно было бы свести на очную ставку.

— Разве не напали еще на след нечестивца, который был причиной всех этих несчастий? — с гневом вскричала царица, — Я хочу, слышите, я хочу, чтобы его нашли! Прикажите удвоить награду тому, кто выдаст этого злодея, осмелившегося пробраться в самое сердце царства, чтобы развратить и погубить князя Египта! Я покажу ему, как и всякому чужеземному наглецу, во что обходится подобная дерзость. Я живым сожгу его в его нечистом боге! Я придумаю ему казнь, которая заставит дрожать от ужаса самих демонов Аменти!

— Боги, без сомнения, удовлетворят твой справедливый гнев, божественная дочь Ра, и ты омоешь свое сердце в крови преступника. Долго он не может скрываться, так как, кажется, удостоверено, что он не пересекал границы Египта, Если таково твое желание, то мы не станем ждать ареста хетта для осуждения Хоремсеба, — почтительно сказал Рансенеб.

— Отлично, Хоремсеб заслужил смерть и получит ее, народ имеет право на такое удовлетворение. Только я не хочу, чтобы смертная казнь была совершена публично. Какое наказание вы назначаете ему?

— Он будет замурован живым в стене храма, — сурово ответил Аменофис, — Но каковы будут, о царица, твои распоряжения относительно имущества преступника?

— Я приношу его в дар бессмертным. Когда возвратишься в Мемфис, ты вступишь во владение всем, Аменофис. Что же касается проклятого дворца, я хочу, чтобы его сровняли с землей и чтобы на его месте выстроен храм Пта. Пусть присутствие бога и его служителей очистит это место, запятнанное кровью!