Лицо Пайдара вспыхнуло от гнева:

— О том, какие мы воины, пусть тебе расскажет презренный Кечи, люди которого пасут наши стада на осканских лугах.

— Кечи мертв, мир его праху, а в Хянджу посвященный Чирс смеется над глупыми варварами, и лесовиками, и осканцами. Разве не твои осканцы, Пайдар, гниют в оковах на рудниках Храма, и разве не ваши женщины служат подстилками его жрецов.

Варвары вскочили на ноги, угрожающе потрясая кулаками. Бес остался невозмутим, и только на его изуродованных губах играла презрительная усмешка.

— Твои воины, Пайдар, бегут при виде мечей наемников ярла Хаарского, а треск огненных арбалетов Храма заставляет их души в страхе улетать на небеса.

Лицо вождя осканцев побагровело от бешенства:

— Ты пригласил нас, чтобы оскорбить, Черный колдун. Бес равнодушно пожал плечами:

— Не вы мне нужны, достойные вожди, а я вам. Вы проделали долгий путь, чтобы увидеться со мной. Без моей помощи вам не справиться с Храмом.

— Так чего же ты от нас хочешь, почтенный Ахай? — Старик первым овладел собой.

— Прежде всего я хочу, чтобы вы прекратили распри между собой, Ты, Пайдар, разбил Кечи, а плодами твоей победы воспользовались посвященные. Хаарский прошел как нож сквозь масло через земли осканцев, урканцев и югенов, не встретив ни малейшего сопротивления. Цена на рабов в Хянджу упала втрое, а женщин и детей отдавали даром. Это цена твоей победы, достойный Пайдар. Но и это еще не все. После того как храмовики открыли дорогу в страну Хун, твой народ ждет участь степняков Сурана, которые на свою беду оказались на пути торговых караванов в Лэнд. Тебе известна судьба степного хана Барака, у которого храмовики вырвали сердце, и судьба Сабудая, посеченного огненными стрелами храмовиков. Сколько их было таких, гордых силой и властью, и где они сейчас?

— Храм слишком силен. Он раздавит нас железной пятой, как только мы осмелимся поднять голову.

— Порой мне кажется, что в ваших сердцах не осталось мужества. Храм высасывает из вас все и силу, и отвагу, и чувство собственного достоинства.

Варвары молчали, не находя слов для возражений Черному колдуну. Возмущаться и обижаться было глупо, поскольку пустые слова опали бы шелухою к ногам почтенного Ахая вместе с уважением к суетливым гостям.

— Сила Храма в вашей разобщенности, Пайдар. Пока ты воюешь с Кинкаром и Рудаком, ярл Хаарский строит крепости на ваших землях, оттесняя осканцев с плодородных земель. Решайся, Пайдар, — либо союз против Храма, либо рабство.

— Нам не хватит сил, чтобы овладеть Хянджу, и все понесенные жертвы окажутся напрасными.

— Хянджу я беру на себя, а ваша забота — заварушка на границах Храма. Отвлеки на себя внимание наемников Хаарского, и я ручаюсь за успех.

Пайдар задумался надолго. Бес не торопил варвара, и только черные, лихорадочно блестевшие глаза выдавали его нетерпение.

— Согласен, — выдохнул наконец осканец и обреченно махнул рукой.

Варвары уехали утром следующего дня. Волк долго смотрел им вслед с крепостной стены, поеживаясь от пронизывающего ветра. События развивались стремительно, не оставляя времени на размышления. Смерть Гарольда отозвалась болью в душе лейтенанта, и это было тем более странно, что он никогда не питал симпатий к нордлэндскому королю. Слишком много пролитой крови, которая ни на шаг не приближает к цели. Да и была ли она, эта цель? Прежде он шел за капитаном, ни о чем не спрашивая и ни о чем не сожалея. Все было предельно просто: здесь «мы», там «они», а возникавшие проблемы разрешались ударом меча. Легко убить чужака, глаза которого мелькнут перед тобой в долю мгновения, чтобы закрыться навсегда. А как быть с человеком, который считал тебя если не другом, то во всяком случае не врагом, с которым ты сидел за одним столом и сражался плечом к плечу и которого зарезали на твоих глазах с поразительной простотой, не дав поднять меча в свою защиту? Вопросов больше, чем ответов, но отвечать самому себе все равно придется.

— Скучаешь, лейтенант?

Волк резко обернулся, словно его ударили в спину. Оттар беззаботно улыбался, похлопывая плетью по кожаному сапогу. Белые волосы Оттара разлетались под резкими порывами ветра, создавая пушистый ореол вокруг головы. В эту минуту он был похож на Сигрид Брандомскую, и Волк даже вздрогнул, уловив это сходство.

— Надень шапку, простудишься.

— Капитан велел Чубу убрать Заадамского. Сержант берет меня с собой.

— Нет.

— Почему нет, — удивился Оттар, — это приказ капитана.

В его больших зеленых глазах стыли недоумение и обида. Оттар был самым младшим среди меченых и очень тяжело переживал, когда ему об этом напоминали, отстраняя от самых опасных дел под разными предлогами. Волк помнил, каким капитан привез его в Южный лес. Двадцать мальчишек, испуганных и утомленных, в неуклюжей, полуразвалившейся от долгой тряски по дорогам телеге, и беспрерывно орущий, охрипший от этого крика Оттар на руках у капитана. Потом их стало пятьдесят, но Оттар так и остался самым младшим. Волку приходилось по нескольку раз таскать его в гнездо к самкам, которые кормили Оттара, как когда-то выкармливали Волка с Тором. Айяла, не спускавшая ребенка с рук в первые дни, никак не хотела примириться с мыслью, что его придется отдать в лапы самок вожаков. Но иного выхода не было, Оттар худел день ото дня и отказывался принимать пищу. Капитан силой отнял у женщины ребенка и передал Волку. Волк до сих пор помнил, каким тяжелым был Оттар и как непросто было дотащить его до гнезда. Позже Айяла смирилась с неизбежностью и не препятствовала Волку, но неотлучно сидела у гнезда все время, пока продолжалась кормежка. Оттар так и остался ее любимчиком, даже когда родились Тах и Дана. Оттару прощалось многое из того, что никогда не прощалось Волку, Тору и остальным меченым, даже капитан ничего с этим не мог поделать. Все меченые, привезенные из Приграничья, отыскали своих родных и частенько их навещали. Оттар не помнил ни отца, ни матери, не помнил и места, откуда его привезли в замок Ож. Никто из местных крестьянок не признал его за сына, хотя меченые частенько наведывались в приграничные села, не слишком при этом скрываясь. Раньше это обстоятельство удивляло Волка, но сейчас он догадывался, чьим сыном на самом деле был Оттар. Историю о похищении маленького принца он слышал в Бурге, и все время порывался расспросить у Сигрид подробности, но так и не решился. Слишком много странного было в этом деле.

— Передай Чубу и Пану, пусть седлают коней, — сказал Волк, натягивая перчатки на замерзающие руки. — Я поеду с вами.

Оттара явно обрадовал такой оборот дела:

— А Тор?

— Обойдемся без Тора.

Ответ прозвучал неожиданно резко, и Оттар удивился скверному настроению лейтенанта. Похоже, в крепости что-то случилось, пока он ездил в Южный лес и обратно, но все прояснится, надо полагать, со временем. Если Пан не расскажет, то Зуб непременно проговорится.

Сигрид была утомлена дорогой. Поездка в Бург, пышные похороны Гарольда, бесконечные ссоры с Рагнвальдом отняли у нее последние силы. Вдовствующая королева рвалась из столицы — подальше от чужих стен, от скорбных масок, за которыми прячется злорадство. Рано радовались — Гарольд умер, но жив Рагнвальд. И кое-кто уже почувствовал его руку на своей шее, и эта рука не слабее отцовской. Втайне она гордилась сыном, но не хотела признаваться в этом даже самой себе. Рагнвальд не отомстил за смерть отца, а, все остальное было для нее неважным.