Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Острая на язык Кейко Нода даже как-то съязвила, что Бранаг сбежал на Виндерхейм от излишнего женского внимания. Кто знает, может, в этих словах крылось больше истины, чем полагала сама ниронка.
Если это и было целью Бранага, то он просчитался.
Тертые жизнью женщины-офицеры в полной мере оценили такой подарок судьбы. Официальный запрет на служебные романы не мешал им комментировать и сравнивать окружающих мужчин, иногда в едкой, потрясающей по своему цинизму манере. А уж о курсантках и говорить неудобно. Клид оглянуться не успел, как стал предметом страсти нежной, причиной ночных слез в подушку и адресатом анонимных посланий, изрисованных сердечками. И пусть все эти охи и вздохи не переходили границу игры, последствия (от стойкой нелюбви мальчишек до излишне въедливых проверок со стороны начальства) офицеру приходилось разгребать еще долго.
Все это способствовало тому, что Бранаг стал не самым приятным собеседником для женщин. Пусть даже одноглазая ротная никогда не отпускала замечаний насчет задницы Клида, хватало и того, что она общалась с Кейко Нода, которая не упускала случая подколоть слишком красивого офицера.
Нельзя было сказать, действовали ли чары на Сигрид Кнутсдоттир. Среди постоянных обитателей Виндерхейма не поощрялась общительность или излишняя болтливость, но даже на фоне сдержанных коллег эта женщина смотрелась абсолютной одиночкой.
Тем удивительнее был ее неожиданный интерес к ротному чужой группы.
Она ждала, пока приятель Клида, толстощекий Ракеш, торопливо и жадно глотал горячую кашу с мясом. Обжора Ракеш всегда заканчивал трапезу первым и редко ждал товарищей после того, как миска пустела. Говорил – слишком обидно смотреть на чужую полную тарелку. Сейчас это было на руку Сигрид.
Минуту спустя после ухода бхата женщина опустилась на освободившееся место.
– Здравствуй, Клид.
– Здравствуй, Сигрид. Какой… хм… приятный сюрприз.
– Я знаю, ты умеешь хранить секреты. Могу я надеяться, что этот разговор останется между нами?
Клид отпил немного чаю, промокнул губы салфеткой. Аристократизму, с которым он это проделал, мог позавидовать сам конунг.
– Зависит от разговора.
– Разговор о курсантах. О твоем курсанте.
– Интересно… с чего бы это тебя так волновали малолетки? Хочешь по примеру Суниты окрутить какого-нибудь щенка?
О недавно выявленной любовной связи между наставницей Сунитой Шуклой и подопечным Бранага, шестнадцатилетним Тором Гудиссоном, сплетничали не только наставники и ротные, но даже курсанты.
– Меня не интересуют второкурсники. Так да или нет?
– Не интересуют? Ну-ну.
Женщина молчала.
– Так кто тебя интересует?
– Обещание.
– Не слишком ли много ты хочешь, Сигрид?
– Нет, думаю не слишком.
– Я правильно понимаю, что без обещания ты мне ничего не скажешь?
– Да.
– Ну что же…
Бранаг показательно заинтересовался тарелкой. Он доел кашу, собрал остатки подливы с помощью лепешки, снова промокнул губы и только тогда поднял глаза на женщину.
– Сказал бы, что умираю от любопытства, но на самом деле мне все равно. Даю слово, что не буду рассказывать о нашем разговоре без прямого приказа руководства. Теперь удиви меня, чтобы я не жалел о своем обещании.
– Рагнар Иварссон, выпуск прошлого года. Помнишь его?
– Эрл с амбициями мэйджора Горнего Дома. Конечно, помню. – Он побарабанил пальцами по столу. – Знаешь, это неожиданно. Рагнар. Выпуск прошлого года. Не Гудиссон. Меня все сейчас о нем спрашивают. Это ведь не уловка с твоей стороны, Сигрид?
– Мне неинтересны сплетни.
– Все так говорят. А потом пытаются выяснить подробности, словно я свечку над ними держал. «Стриж» и наставница, такой позор, наши древние традиции, отсутствие надзора со стороны ротного и еще много громких слов… – Он скривился, явно уязвленный. – Можно подумать, я обязан день и ночь стоять на страже нравственности!
– Мне неинтересны сплетни. Мне интересен Рагнар Иварссон.
– Зачем он тебе?
– Надо.
Бранаг раздраженно отодвинул пустой стакан. Эта женщина его нервировала своей холодностью и целеустремленностью. Он и сам не прочь был иной раз изобразить этакого инеистого великана, которому все безразлично и никто не нужен. Но рядом с Сигрид удержать искомый образ не получалось.
Наверное, потому, что одноглазая ничего не изображала.
– А, сожри тебя йотуны, это надо было включать в условия сделки! Ладно. Что тебе рассказать про Тара? Давать отчет за все пять лет, в течение которых я пытался выбить из этого парня бестолочь, – слишком утомительно.
– Тара – это кто?
– Не «Тара», а Тар. Это Рагнар. Так его прозвали ребята. В честь чжанского горного козла. Рагнар был таким же упрямым. И прыгал по горам немногим хуже.
– Он плохо учился?
– Почему плохо? Хорошо учился. Был одним из лучших на курсе.
– Значит, проблемы с пилотированием?
– Йотуна с два! Этот сванд был гением! Полная синергия, великолепная реакция, потрясающее умение просчитывать маневры. Он летал как бог, об этом твердили все, кого ставили с ним в команду. Да я и сам видел. Парень жил небом…
– Но после выпускных его назначили в наземные войска?
– У него с дисциплиной проблемы были, а не с пилотированием. Знаешь все эти песни и сказания про бунтарей, которые посылают командира куда подальше, а потом выигрывают войну в одиночку? Вот это про него.
– Ты хочешь сказать…
– Я хочу сказать, что так бывает только в песнях. Раз за разом Рагнар попадал в одни и те же сети. Нельзя плевать на начальство и подчиненных и ждать, что тебя все будут любить и прощать, будь ты хоть Зигфрид Драконоборец. Время гениальных одиночек прошло давным-давно.
– Я знаю это.
– Ты знаешь. Я знаю. А он не знал. Точнее, знал, но не хотел принимать. Я много возился с этим парнем, Сигрид. Думаешь, мне не было обидно, когда его назначили в сухопутные войска? Но я понимаю начальство. Чтобы быть хорошим пилотом, еще недостаточно быть гениальным пилотом.
Маска скучающего циника слетела с ротного. Бранаг завелся не на шутку, видно, его и в самом деле волновала история беспутного сванда.
– У него были друзья?
– Скорее приятели. Больше всех он общался с Энгусом. Хороший парень, спокойный, как тюлень. Был твейром на «валькирии» Тара, сейчас капитан НСК.
Клид помолчал.
– Когда Энгус получил назначение, они поругались. Мальчишка был невменяем от обиды. Не знаю, помирились ли потом.
– И это все друзья?