То, что объект шуточек этих шуток не замечает, не умаляло радости шутников.

– Под столом. – Еще один пинок со стороны гальтки. – Уронила карандаш и полезла подбирать. Альдис, вылезай. Тебя Бийран ищет.

– Слышу, – прошипела сквозь зубы девушка.

«Ладно, Тэфи. Я тебе это припомню».

При виде девушки в пыльном, мятом мундире лицо сванда озарилось счастливой улыбкой.

– Хвала Всеотцу, я уже не чаял тебя найти. В последние дни словно злой рок стремится развести нас как можно…

– У тебя какое-то дело ко мне?

– Да. – Бийран взмахнул зажатой в руке книгой. – Я нашел в библиотеке сборник Ворка Публия-младшего и хотел предложить вместе насладиться изысканными строками.

Тэфи права – нельзя вечно бегать от этого.

– Послушай, Бийран. Нам надо поговорить…

Мокрый плац был совершенно безлюден. Пятна света от фонарей отражались в лужах, а в воздухе повисла липкая, сырая морось.

Комендант говорил, что через две-три недели опостылевшие тучи наконец уйдут, а вместе с ними уйдут постоянные дожди и туманы. Задуют южные ветра, будет больше солнца. Зима на Виндерхейме ласковее, чем осень.

Глаза Бийрана подозрительно сияли. Неизвестно, каких слов он ожидал от сокурсницы, но явно не тех, что она собиралась сказать.

– Бийран… – Альдис осеклась, не зная, как продолжить. Подкинули йотуны работку.

– Не говори ничего, любовь моя. – Он взял ее ладонь двумя руками и шагнул близко, слишком близко. Оказалось, что он почти на голову выше Альдис.

От неожиданной, непривычной близости по коже пробежал озноб. Она как-то остро почувствовала себя меньше и слабее Бийрана. И что удивительно, это чувство не было неприятным.

Преодолевая наваждение, Альдис помотала головой и отступила. Парень не пытался снова сократить дистанцию, вместо этого взял и опустился на одно колено, как герой все тех же сентиментальных романов.

– Сегодня особая ночь, ночь признаний. И я скажу те слова, что давно храню в своем сердце. Сперва я надеялся завоевать любовь хитростью, но вчера прочел «Огонь желаний» и понял, что честность – лучшее оружие. Да не будет между нами лжи и недомолвок! Пусть искренность моих слов сорвет завесу тайны. Знай же, с той минуты, как я увидел тебя, я понял: ты особенная, не такая, как все.

– Я такая же, как все девчонки на острове!

– Ты обманываешь себя. Ты не могла бы стать «как все», даже если бы очень постаралась.

– Что ты имеешь в виду?

Показалось? Или он и правда на что-то намекает?

– Ты – особенная. Драккар среди кнорров. Жемчужина среди гальки. Рысь среди кошек…

Нет, показалось. Ох уж эти поэтические образы Бийрана.

– И я тоже особенный. Норны предрешили нашу встречу. Сейчас хороший момент, и я должен сказать то, что понял еще при первой встрече. Я люблю тебя.

– Ох…

Никто и никогда не говорил ей «я люблю тебя». Альдис даже не подозревала, что это так… приятно. В душе отчаянно, тоскливо взвыл голосок, умаляющий не отказываться от предложенного дара. Захотелось схватить поклонника за плечи, затрясти и потребовать: «Давай! Повтори это! Скажи, скажи это еще раз! Пожалуйста!»

Он ведь повторит. С радостью.

Он приложил ее ладонь к своим губам. И это тоже почему-то не было неприятным.

– Бийран… – Ее голос дрожал. – Пойми, пожалуйста. Я меньше всего на свете хочу тебя обидеть. Я уверена – ты очень хороший парень. Ты, наверное, даже особенный. Ты просто ошибся. Я не особенная, и я не твоя судьба. Я просто обычная девчонка.

Всеотец, где же те самые слова?! Где они, когда так нужны?

– Нет, ты особенная, – упрямо повторил сокурсник.

– Ерунда. Ты сам все это придумал. Бийран, я обычная. И я… я никого не люблю, прости. Даже не хочу. И врать не хочу. И я… мне неприятно слышать, когда ты меня сравниваешь с рысью и жемчугом. Звучит так, как будто я тебя обманула. Ты говоришь, что любишь, и я чувствую, что должна что-то дать тебе взамен. А у меня ничего нет для тебя. Совсем. Прости. Я… не умею любить. Я как мороженая рыба…

На последних словах Альдис затрясло. Пришлось замолчать, просто чтобы не расплакаться.

«Вот и все, дура! Так тебе и надо», – злобно пропищал все тот же голосок.

Сейчас Бийран поднимется и уйдет. Нет, может, сначала он не поверит, будет спрашивать, есть ли шанс что-то изменить, исправить. А шанса нет. Возможно, Великий Зодчий просто не заложил в Альдис способность любить мужчин.

Она будет очень убедительной, и он уйдет. И это будет правильно, потому что пользоваться чужим чувством, позволять любить себя и ничего не давать в ответ – подло.

Он хороший парень, и он не виноват, что Альдис так сильно хочется чувствовать себя нужной кому-то. Сванду будет тяжело, но это пройдет.

На минуту они так и застыли – Бийран в луже на одном колене (бедняга, у него, наверное, вся штанина промокла) и Альдис рядом. Хорошо, что мимо плаца не проходил никто из взрослых, мог бы неправильно понять. Или наоборот – слишком правильно.

– От судьбы не уйдешь, – улыбнулся Бийран. – Тебе суждено любить меня. Мы будем вместе, это предрешено. Мы закончим академию, ты выйдешь за меня замуж и станешь хозяйкой моего фордора. Мы будем жить в доме моих предков, и ты подаришь мне четверых детей – двух сыновей и двух дочерей. Ты будешь вести хозяйство, ждать меня, я продвинусь по службе и дослужусь до генерала. У нас будет дом в столице…

– Каракатицу тебе в жены!

Она выдернула руку, с неожиданной яростью толкнула парня в лужу. И ушла.

Вот всегда так. Откроешься кому-нибудь, а он…

«Я люблю тебя», как же. Сванд любит кого угодно, только не Альдис. У него в голове красивая цветная картинка, наподобие рекламной открытки. И на этой открытке – слащавая Альдис с рекламной улыбкой, вся такая особенная-преособенная.

Видит Всеотец, даже лучше, что это все оказалось ненастоящим. Ей не в чем себя упрекнуть. Только почему так больно? Почему так хочется плакать?

Если Клид Бранаг и удивился, когда в столовой к нему подсела Сигрид Кнутсдоттир, он ничем не выказал этого удивления.

Он вообще славился умением скрывать свои чувства.

Отец Клида был гальтом, мать ниронкой. Такую пару не часто встретишь: вопреки всем усилиям правящего Дома Солнца, каждый народ предпочитал выбирать супругов из своего племени и неохотно мешал кровь. И это несмотря на то, что дети от таких браков зачастую рождались умными и красивыми.

А Клид был красив по меркам любой из рас. От матери он унаследовал слегка раскосые глаза и прямые темные волосы. От отца – молочно-белую кожу, острые скулы, по-гальтски изысканные черты лица. Его считали красавчиком в молодости, но и сейчас, перешагнув сорокалетний рубеж, он не утратил привлекательности для женщин. Напротив, зрелая мужественность, выправка военного и боевое прошлое вкупе с саркастичной маской разочарованного в жизни циника – все это без промаха било в женские сердца. И красавицы, и дурнушки с одинаковой легкостью теряли голову.