без рекламы, но дело свое знают твердо. Никакого обмана.

Обладая достаточным тактом, Мейсон не расспрашивал о тех или иных технических подробностях в конструкции «Чайки», о том, как устроена катапульта в «Унионе», чтобы выбрасывать их одну за другой. Его интересовала, если так можно выразиться, общая постановка вопроса.

— Насколько я понимаю, — вновь заговорил он, — ваша птица может очень точно сесть в любое место Нью-Йорка, Вашингтона или какого-нибудь другого города?

— Да что вы, батенька! — не смог сдержать улыбки Набатников. — Соединенные Штаты на самом первом месте в мире по выработке электроэнергии. У вас есть Ниагара, множество других рек, вы богаты нефтью. Так неужели Нью-Йорку или любому вашему городу потребуется сравнительно ничтожная энергия нашей птички? К тому же вы ее и не про́сите.

Мейсон тяжело вздохнул.

— Есть люди, которые очень просят. Их можно видеть в Пентагоне, Уолл-стрите. Я этого очень не хочу.

Бабкин хоть и плохо понимал по-английски, но в данном случае до него дошел даже подтекст. От себя бы он добавил, что не хочет не только владелец маленькой фирмы Мейсон, но и Набатников, Багрецов — никто из честных людей.

Неужели это так трудно понять и сделать разумные выводы?

Глава тридцать девятая

В ней снова возникают нерешенные вопросы, и самый главный из них — могут ли метеориты лететь от Земли в космос?

В последний вечер перед отлетом Поярков и не предполагал, какое серьезное обязательство он взял на себя. Да, конечно, это все сентиментальная чепуха — посмотреть на звездочку, о чем его просила Нюра. Но ведь он обещал. До чего же нелепо складывается жизнь! Первая ничтожная просьба любимой, а выполнить ее он бессилен. В этой чертовой пустоте, где сутки короче воробьиного носа, люди живут не по московскому времени.

А потому, как определить, когда здесь будет девять часов вечера, чтобы искать Нюрину звездочку?

Но и это еще не все. В небе оказалось столько звезд, они сидели прямо друг на друге, так что определить, какая здесь Нюрина, было совершенно невозможно. Вот что значит не подумавши обещать. Может быть, именно в эту минуту Нюра смотрит на свою мерцающую звездочку, а он бессмысленно шарит глазами по вселенной.

Думалось об этом с иронией, а в сердце было тоскливо и холодно. Хоть бы дело какое найти… Впрочем…

— Оказывается, на нашу долю остались еще испытания, — сказал Поярков обращаясь к Вадиму.

— Например?

Поярков открыл стенной шкафчик, вытащил оттуда пластмассовую бутылку и поднес остроконечную пробку но рту. Материал, из которого была сделана бутылка, оказался податливым, как резина, — стоило только надавить, и оттуда брызнула струйка лимонного сока.

— Теперь, говоря научным языком, будем делать глотательные движения, — иронизировал над собой Поярков. — И тем самым проверять субъективные ощущения в условиях невесомости. — Он сделал несколько глотков и поперхнулся. — Ничего, привыкнуть можно. Запиши, пожалуйста: «Легкое щекотание в горле». Щекотание по телеметрии не передается.

Вадим поймал карандаш и с сомнением посмотрел на Пояркова.

— Как-то неудобно начинать с этого.

— Но ведь ты же отказался от лирики. Происшествий тоже никаких нет. Ничего, ничего, записывай. Врачам это важно.

Оказалось, что с непривычки записывать было трудно. Вадим чувствовал себя маленьким ребенком, которому случайно попался карандаш. Рука не слушается, будто онемела. Никак не соразмеришь движений, получаются какие-то каракули вместо букв. Достаточно малейшего толчка, и рука отлетает от бумаги. Если не хочешь пользоваться магнитофоном, то нужно изобрести что-то другое — пишущую машинку, что ли? Но в ней не должно быть никакой кинематики, рассчитанной на действие тяжести. Он представил себе обыкновенную машинку в здешних условиях: все буквы приподнялись и встали ежиком; каретка плавает как хочет; в середине строк появляются заглавные буквы… Впрочем, и магнитофон здесь поставили особый, заново сконструированный.

Испытание разных приспособлений для того, чтобы можно было сносно питаться в космосе, пришлось как нельзя кстати. Волнение мешало Вадиму плотно позавтракать перед отлетом, а сейчас все это прошло и появилось вполне земное и недвусмысленное ощущение пустоты в желудке.

Сколько раз Багрецов да и Серафим Михайлович читали в фантастических романах и научно-популярной литературе всяческие анекдоты об астронавтах. Хотели поджарить котлету, а она взвилась к потолку. Хотели напиться, а вода шариком вылетела из стакана.

Вполне понятно, что наших путешественников никто не заставлял жарить котлеты и ловить ртом водяной шарик. Примитивные приспособления, которые легко могут быть освоены производством, успешно решают задачу питания в космосе, где можно обходиться без ножей и вилок, хотя они и считаются одним из признаков культуры.

Полужидкая пища вроде паштетов заключена в тюбики, какие-нибудь куриные котлеты, похожие на эскимо. Никаких хозяйственных хлопот: не надо резать хлеб, намазывать его маслом… Короче говоря, все было предусмотрено. Вадиму подумалось, что даже гоголевский Пацюк, которому галушки скакали прямо в рот, остался бы доволен.

Несомненно, что в этом деле участвовали не только конструкторы и специалисты, занимающиеся вопросами питания для арктических экспедиций, летчиков и альпинистов, но и врачи-диетологи. Они учитывали индивидуальные вкусы как Пояркова, так и Багрецова. Но все же не обошлось без промахов. Димка, по выражению Бабкина, «сладкоежка», и почему-то у него была привязанность к лимонным вафлям. Врачи разрешили взять одну пачку. Психотерапия, то, другое, третье. Пусть берет, если хочет.

И вот после завтрака Багрецову захотелось сладкого. Он вытащил из шкафчика пачку любимых вафель и уничтожил начисто. Обертку Вадим предусмотрительно запихал в автоматически закрывающийся ящик для мусора, но вскоре почувствовал, что у космической невесомости есть еще и мелкие непредусмотренные им неприятности.

Представьте себе, что вы заперты в маленьком чуланчике, которым, по существу, являлась кабина «Униона», и вдруг в ней оказалось множество мух. Они летают перед глазами, щекочут ноздри, забираются в рот. Всему этому есть абсолютно научное объяснение. Но от него ни Вадиму, ни Пояркову не легче. Сухие вафли рассыпались на мелкие крошки, чего Вадим не замечал, и крошки эти начали плавать в кабине. Ничтожное колебание воздуха — потянешь носом, вздохнешь — и невесомые острые частицы летят к тебе.

Поярков чихал до слез, Вадим ловил крошки ртом. А внизу беспокоились, слали шифрованные радиограммы и спрашивали, что случилось.

«Почему, дорогие друзья, у вас ненормальное дыхание?»

Поярков отвечал также шифром, передвигал то один рычажок, то другой, но запас слов и понятий у сигнального аппарата ограничен. Разве объяснишь, что произошло?