Эми согласилась и кивнула, а Бри возразила:

– Мальва настаивала, что ребенок не от Бобби. И его вырвало, когда он узнал о… – она осеклась. – В общем, он был не рад. И мог убить из ревности, как считаете?

Лиззи и Эми задумчиво хмыкнули. Им обеим нравился Бобби, однако отрицать такой вариант они не могли.

– Я вот о чем думаю, – нерешительно произнесла я. – А что насчет зрелых мужчин? Женатых. Всем известно, что за ней увивались молодые парни, но ей вслед оборачивались и кандидаты постарше.

– Выдвигаю кандидатуру Хирама Кромби, – тут же отреагировала Брианна, протыкая иглой носок.

Все засмеялись, но она покачала головой.

– Нет, я серьезно. Частенько случается, что самые набожные и ярые фанатики хранят в потайных ящиках женское белье или пристают к мальчикам из церковного хора.

У Эми отвисла челюсть.

– Женское белье? Сорочки и корсеты? На что они им?

Брианна покраснела – она совсем забыла, с кем разговаривает, – закашлялась и начала выкручиваться.

– Ну… Я имела в виду белье, как у француженок. Такое… кружевное.

– А, тогда понятно! – понимающе закивала Лиззи.

Все знали о скандальной репутации французских дам, однако я сильно сомневалась, что кому-то из жительниц Фрэзер Риджа кроме меня удалось повстречать хоть одну француженку.

Чтобы прикрыть Бри, я рассказала о Ля Нестле́, фаворитке короля Франции: она проколола соски золотыми кольцами и красовалась обнаженной грудью перед всем двором.

– Еще пару месяцев этого кошмара, – мрачно проговорила Лиззи, посмотрев на Родни, который, сжав крошечные кулачки, яростно присосался к ее груди, – и я сделаю то же самое. Попрошу Джо и Кэси привезти мне такие кольца, когда шкуры продадут.

Мы так громко расхохотались, что не услышали, как кто-то постучал в парадную дверь. Нам сообщили об этом Джемми и Эйдан, примчавшиеся на кухню из кабинета Джейми.

– Я открою, – отложила Бри шитье, но я ее остановила.

– Не надо, сиди, сама схожу.

Взяв подсвечник, я спустилась в темную прихожую. Сердце взволнованно колотилось. Нежданные ночные визиты в большинстве случаев означали, что стряслось что-то важное и неотложное.

Сегодняшний случай не стал исключением, хотя привел меня в немалое изумление. Я не сразу узнала высокую женщину, которая, покачиваясь, стояла на крыльце, бледная и изможденная.

– Фрау Фрэзер? Мошно… мошно мне фойти? – прошептала она и упала в мои объятия.

На шум сбежался весь дом. Мы уложили Монику Берриш – а это была она – на скамью, укрыли стегаными одеялами и напоили горячим тодди[48].

Женщина быстро пришла в себя и сообщила, что устала и проголодалась, поскольку три дня ничего не ела. Вскоре она уже совершенно оправилась и, поедая суп, стала излагать причины своего неожиданного появления.

– Фсе дело в сестре моего муша, – проговорила Моника и прикрыла глаза, наслаждаясь восхитительным ароматом горохового супа с ветчиной. – Она меня сразу нефзлюбила. А когда фургон ее муша разбился, содержать всех нас стало не на что, и она меня прогнала.

Моника рассказала, что скучала по Джозефу, но не имела ни сил, ни возможности противостоять семье и пытаться к нему вернуться.

– О, и что же было дальше? – поинтересовалась Лиззи.

Фройляйн Берриш посмотрела на нее своими огромными ласковыми глазами.

– Я не могла это больше терпеть. Сестра моего муша хотеть от меня избавиться и дать мне немного денег. И я пришла сюда, – завершила она, пожав плечами, и жадно съела еще одну ложку супа.

– Вы… шли пешком? – спросила Брианна. – Из Галифакса?

Фройляйн Берриш кивнула, облизала ложку и высунула ногу из-под одеял. Подошвы ее башмаков были протерты до дыр, и она кое-как обернула обувь кожаными лоскутами и полосками ткани, которые, видимо, оторвала от своей сорочки, поэтому ноги ее были похожи на мотки грязных тряпок.

– Элизабет, – обратилась она к Лиззи. – Надеюсь, ты не протиф, что я прийти? Тфой папа… здесь? Я так надеюсь, что он тоже не фозражает!

– М-м, нет, – ответила я, переглянувшись с Лиззи. – Его здесь нет. Но я уверена, что он будет счастлив вас видеть!

Худое лицо фройляйн Берриш поначалу омрачилось; затем, когда мы объяснили причины отсутствия Джозефа, оно озарилось радостью.

– О… – выдохнула она, прижимая к груди ложку, словно это была голова мистера Уэмисса. – О, mein Kavalier![49]

Сияя от счастья, Моника Берриш обвела нас взглядом и только сейчас заметила Родни, посапывающего в корзинке у ног Лиззи.

– А это кто такой? – воскликнула она и наклонилась, чтобы рассмотреть ребенка поближе. Родни открыл темные глаза и уставился на нее с сонным интересом.

– Это мой малыш. Его зовут Родни Джозеф, в честь моего отца.

Лиззи взяла сына на руки и осторожно передала Монике. Та склонилась над ним и заворковала по-немецки.

– Дорвалась бабуля до внучка, – краешком губ пробормотала мне Брианна, и я еле сдержалась от хохота. Я не смеялась со дня гибели Мальвы, и сегодняшние посиделки были просто как бальзам на душу.

Лиззи принялась рассказывать Монике о том, как отдалился отец после ее, так сказать, нестандартного замужества. Та понимающе кивала, цокала языком, и непонятно было, как ей удается одновременно слушать Лиззи и лепетать с Родни.

– Черта с два теперь мистер Уэмисс отдалится, – шепнула я Брианне. – Запретить новоиспеченной жене общаться с внуком? Как бы не так!

– Ага. Да и что тут такого? Подумаешь, два зятя, – согласилась Бри.

Эми грустно и задумчиво наблюдала за нежной сценой, приобняв Эйдана за худенькие плечи.

– Как говорится, чем больше, тем веселее, – сказала она.

Три рубашки, запасные брюки, две пары чулок – одна фильдекосовая, одна шелковая… Минутку! А где шелковые?

Брианна подошла к двери и окликнула мужа – тот усердно выкладывал сегменты глиняной трубы в траншее, выкопанной с помощью Джемми и Эйдана.

– Роджер, куда ты дел шелковые чулки?

Роджер нахмурился и почесал в затылке, затем отдал лопату Эйдану, перепрыгнул через траншею и подошел ближе.

– Кажется, я надевал их на службу в прошлое воскресенье. А потом…

– Да-а? – подозрительно откликнулась Брианна, заметив, как недоумение на лице мужа сменяется чувством вины. – Что было потом?