— Весла разобрать! — прозвучала над притихшей бухтой команда мичмана. — Весла на воду! — последовала за ней другая, И через несколько мгновений туман поглотил шлюпку, и вновь вокруг воцарилась тишина, словно и не разрывали ее несколько минут назад крики радости и восторга от неожиданной встречи людей, которые уже и не чаяли когда-либо свидеться.

— Ну, Алексей, у меня просто нет слов от восхищения! — сказал Митя, отрываясь от шханечного журнала[57]и от множества карт, таблиц промеров глубин и других бумаг, в которых с присущей барону тщательностью заносились результаты исследований Сахалина, пролива, отделяющего остров от материка, устья Амура… — Честно сказать, я тебе завидую!

Одно такое открытие, и можно спокойно уходить в отставку, тихо-мирно доживать свои дни где-нибудь у печи: твое имя уже и так в анналах истории. А тут — несколько, и какие все замечательные! Вот будет шуму в Морском министерстве!

Все карты придется теперь переделывать.

Алексей отодвинул бумаги в сторону:

— Признаюсь, я тоже тебе завидую, но несколько по другому поводу!

Митя виновато посмотрел на него:

— Я знаю об этом, но сумеешь ли ты когда-нибудь понять меня и простить?

— Мне хочется знать одно: ты действительно любишь Машу?

— Ты мог бы об этом не спрашивать, — Митя глянул на него исподлобья. — Поверь, для меня нет никого дороже ее, и прости, прошу еще раз, если сможешь, за то, что перешел тебе дорогу.

— Нет, ты не прав, Митя! Это я Выбрал не ту дорогу, хотя видел, понимал, что Маша и ты любите друг друга, и дело времени, чтобы вы это осознали, а я тешил себя надеждами, мучился… — Он положил свою ладонь поверх Митиной и глухо, не глядя в глаза другу, произнес:

— Прости, я не смогу ее разлюбить, Митя, пойми это и не сердись! Вы — прекрасная пара, жаль, что ты не понял этого раньше…

— Если бы я понял это раньше, Алешка, — с тоской сказал Митя, — все могло быть иначе, а так сколько сил я потратил на смазливенькую дрянь, которой нужны были мои деньги и положение в обществе. Она ведь меня обманывала, Алеша, подло, низко обманывала, когда клялась, что ей глубоко безразличны, даже противны ухаживания князя Василия. А на самом деле она была если не его любовницей, то на грани этого. Слишком поздно я понял, что за красивой внешностью скрывается самая обыкновенная грязная, развратная и жадная девка…

— Митя, одумайся, — недовольно посмотрел на него Алексей, — в тебе говорят обида и оскорбленное достоинство…

— Вот как раз это во мне молчит, — усмехнулся Митя, — я не из тех отвергнутых кавалеров, которые обливают помоями своих бывших возлюбленных. И не хочу особо вдаваться в подробности, только тогда не князю надо было челюсть ломать, а моей ненаглядной Алине. Я но дурости заявился в беседку на целый час раньше оговоренного времени и увидел, как моя невеста извивается в экстазе под князем, со спущенным чуть ли не до пупа декольте. Не знаю, дошло ли дело до греха, я в этом разбираться не стал. Алина кричала, что он пытался овладеть ею насильно. Я был вне себя, врезал князю по морде раз, другой… Потом он выхватил пистолет, я тоже, остальное ты знаешь… Пока я перевязывал князю рану, Алина сбежала… Вот и все! Дальше — крепость, суд, каторга!

И любовь Маши, вновь вернувшая меня к жизни!

Алексей поднялся из-за стола, Митя тоже. Мужчины обнялись, и барон внимательно посмотрел на Митю:

— Через неделю мы уходим в Охотск. Там у меня назначена встреча с генерал-губернатором Муравьевым. Вас мы высадим чуть раньше, чтобы избежать осложнений и не привлекать к вам особого внимания. В это время в Охотске бывает много американских судов. Я думаю, вам без труда удастся попасть на одно из них.

Митя вновь обнял друга:

— Спасибо тебе за все, Алеша, за спасение, за дружбу, за понимание — за все!

— Возможно, мы никогда больше не увидимся с тобой, Митя! Мне в этих местах работы на добрый десяток лет хватит… — Алексей отошел к столу, заваленному бумагами, и задумчиво посмотрел на одну из карт. — Но если тебе придется когда-нибудь плавать в этих местах, зайди на этот остров. — Он обвел карандашом крошечный участок суши, затерянный в просторах Тихого океана. — Это остров, открытый нашей экспедицией, и я назвал его в честь Святой Девы Марии, чей образок у тебя на груди. Но этот остро!" назван также в честь другой Марин, прекрасной девушки Маши Резвановой, ставшей твоей женой. И если так случится, то обязательно побывай на этом острове, Митя, слышишь? Обязательно побывай!..

Июль 1858 года

Князь и княгиня Гагариновы сидели на террасе и по давно устоявшемуся обычаю пили чай на открытом воздухе.

Солнечные лучи запутались в густых кронах деревьев, было по-утреннему свежо и прохладно. С моря, что яркой бирюзой сверкало среди кипарисов, дул легкий ветерок. В старом парке было, как всегда, тихо и сумрачно, и лишь изредка звонкое птичье пение нарушало спокойствие этого уединенного приюта, где доживали свой век сильно постаревшие Зинаида Львовна и Владимир Илларионович Гагариновы.

Лакей принес и положил рядом с князем утренние газеты.

Владимир Илларионович тут же отставил в сторону чашку с недопитым чаем, выудил из стопки парижскую газету и забыл про завтрак.

— Ваша светлость, — произнесла укоризненно княгиня, — газеты от вас никуда не убегут, а вот чай остынет…

— Погоди, матушка, — перебил ее князь, — это чай никуда от меня не убежит. — И отгородился от Зинаиды Львовны газетой, как щитом.

И княгиня, вздохнув, уступила. Некоторое время она пила чай в молчании, которое уткнувшийся в газету Владимир Илларионович то и дело нарушал недовольным ворчанием, огорченным хмыканьем, а то и ударами кулака по столу. Зинаида Львовна уже знала: так ее супруг реагирует на вести из России, с грехом пополам пережившей Крымскую войну.

Наконец он с негодованием отбросил в сторону столичную газету и взял следующую, менее толстую, но более эпатажную и скандальную. Быстро пробежав столбики светской хроники, все по той же причине — узнать, не объявился ли кто-нибудь из старых знакомых, князь разочарованно вздохнул: гостей из России не обнаружилось. Но тут его взгляд застрял на коротком сообщении, напечатанном в самом конце страницы. Словно не веря своим глазам, Владимир Илларионович вчитался в него более внимательно и удрученно покачал головой:

— Да-а, а бог все-таки шельму метит!..

— Что случилось? — спросила обеспокоенно княгиня. — Плохие новости?

— Послушай и рассуди сама, та chere! — Владимир Илларионович как-то странно посмотрел на супругу и слегка подрагивающим голосом прочитал:

— «Вчера в больнице для бедных Сан-Мартин скончалась от чахотки Алина Шуазель, вдова виконта де Шуазеля, проигравшего все свое состояние пять лет назад всего за одну ночь и найденного вскоре убитым в сточной канаве в пригороде Парижа. По слухам, бывшая виконтесса некоторое время пребывала в содержанках у герцога до Жуассье, но после его гибели на дуэли влачила нищенское существование, подрабатывая в притопе мадам Жюстин, более известной как Кривая Жю».