как правило, начинают описывать круги, воображая, что движутся по прямой. Если человеку завязать глаза, то диаметр таких кругов может иногда доходить до 30–40 метров. Я когда-то довольно вплотную занимался этим вопросом и знаю случаи, когда канадские дровосеки постепенно теряли рассудок от того, что через два-три дня блуждания по лесу все снова и снова наталкивались на остатки своих собственных лагерных костров…

Эти-то случаи самым неприятным образом всплыли сейчас в моей памяти.

Я судорожно соображал, что бы такое придумать, чтобы идти прямо. Слоны нас уже совершенно перестали интересовать. В конце концов мы придумали следующее: я становился лицом в одном определенном направлении и стоял как вкопанный, в то время как Михаэль прорубался секачом сквозь чащобу до тех пор, пока я еще мог различить его сквозь заросли. При этом я все время давал ему команды, чтобы он оставался на воображаемой линии, идущей прямо и вперед от моего носа. Потом он должен был остановиться спиной ко мне, я догонял его и прорубался вперед таким же способом под его команды. Так мы, непрерывно меняясь местами, продвигались все дальше и дальше в течение всей оставшейся половины дня. Своим ножом-мачете мы оставляли на всякий случай зарубки на деревьях, чтобы по ним узнать местность, в случае если мы, несмотря на все ухищрения, снова сюда вернемся.

С тяжелым сердцем я думал о том, что у нас с собой нет даже шприца с противозмеиной сывороткой. Следовательно, укус змеи здесь, в лесу, означал верную смерть… Завидя светлую прогалину между вершинами деревьев, мы каждый раз воображали, что лес кончается… но остерегались менять из-за этого направление. Мы лишь смещались под прямым углом влево или вправо и, очутившись таким образом прямо против многообещающего просвета, маршировали дальше в прежнем направлении. Но каждый раз нас постигало разочарование: мнимая опушка оказывалась небольшой полянкой, окаймляющей берега какого-нибудь ручейка, или просто просекой, «вырубленной» одним из повалившихся гигантов девственного леса.

Каждого из нас мучили черные мысли, но говорить о них вслух не хотелось. Мы проклинали себя за то, что так вот, здорово живешь, забежали в лес, не подумав о возможных последствиях. Начал нас мучить и голод. И как же мы обрадовались, когда увидели те самые красные «лиановые луковицы», которые так охотно поедали шимпанзе в резервате, на границе Либерии! Как хорошо, что мы теперь знали, что они съедобны! Они были приятно кисловаты на вкус, и мы наелись ими досыта, да еще попихали во все карманы столько, сколько влезло. Мы, правда, опасались, как бы эти плоды, съеденные в таком количестве, не вызвали у нас расстройства желудка, но поскольку не было никакого выбора, то лучше наесться так, чтобы пронесло, чем голодать.

Но в какой-то момент лес действительно поредел. Однако именно в этом направлении подлесок становился таким непролазным, что продраться сквозь него было практически невозможно. Наш нож-мачете вскоре совсем притупился, и мы застряли в колючем кустарнике, словно мухи в паутине: ни туда ни сюда. Ведь чем реже становится лес, тем больше проникает в него солнечных лучей, тем гуще разрастается подлесок. Но тут мы обнаружили совсем рядом небольшое деревце, на которое можно было влезть, чтобы оглядеться вокруг. Оно было густо обвито лианами, и я с невероятными усилиями долез по ним до самой вершины. Сверху я увидел, что впереди действительно светится большая прогалина, почти четырехугольной формы, а мое сердце запрыгало от радости: это определенно заброшенная плантация, следовательно, часть плантации нашего хозяина или одного из его соседей!

Итак, вперед, и только вперед! Нам надо было во что бы то ни стало добраться до этой прогалины и пересечь ее поперек. Это было мучительное продвижение — метр за метром. Но вскоре мы заметили, что под ногами у нас начинает хлюпать болото… а на болоте никто не закладывает плантаций. Вот, оказывается, чем объяснялось отсутствие здесь высоких деревьев: болото. Мы были очень подавленны.

Тем временем день клонился к вечеру. Солнце, хотя еще и не ушло за горизонт, тем не менее прочно спряталось за сгустившиеся тучи. А ведь все последние дни погода стояла такая ясная!

Поскольку мы знали, что через полчаса стемнеет, мы принялись подыскивать какое-нибудь свободное от насекомых местечко, нарубили веток и, сложив их в кучу, устроили себе пышное ложе. Все это выглядело весьма романтично, совсем как в приключенческих фильмах. Однако подобные вещи кажутся всегда значительно интереснее, когда они уже пережиты и позади… А кроме того, было что-то смехотворное в нашем положении, потому что мы же явно были где-то совсем близко от плантаций! Тем не менее африканцы, живущие на ней, не хватятся нас до утра. Они наверняка подумали, что мы вышли на шоссе и на какой-то попутной машине укатили в гости к кому-нибудь из соседей. Ужасно дурацкая ситуация. Ни карманного фонарика нет с собой, ни даже спичек, чтобы зажечь костер.

Не то чтобы мы боялись диких животных: львов ведь в лесу не бывает, и я не слышал, чтобы в этих местах какой-либо леопард напал на людей. Тем не менее мы настороженно вглядывались во тьму леса, откуда то и дело начинали загадочно светиться глаза каких-то животных, которые на поверку каждый раз оказывались то дрожащим светлым лепестком, а то еще чем-нибудь. А вот что на нас действительно нагоняло страх — это змеи. Только бы не змея!

Зато нам представилась блестящая возможности изучать голоса ночного африканского леса… Разумеется, нам казалось, что мы не сомкнули глаз до самого рассвета, однако обычно это только кажется, потому что минуты и часы бодрствования в таких случаях тянутся бесконечно долго. Между прочим, сказки и поверья африканцев относительно духов и прочих потусторонних существ, над которыми мы обычно так потешались, этой ночью показались нам не такой уж и выдумкой. Мы лежали и тихо беседовали о доме. О своем далеком доме. Когда в лесу снова стало несколько светлее и тише, мы поднялись и в предрассветную рань, изрядно промокшие, пустились снова в путь. Хорошо еще, что ночью не разразилась гроза, как это часто здесь случается. Мы упрямо продолжали свое движение вперед, по-прежнему направляя друг друга криками. Слава богу, у нас хоть были с собой карманные часы. В половине двенадцатого пополудни мы увидели банановый куст, наполовину задушенный зарослями вьющихся растений. Но на этот раз мы опасались преждевременно изъявлять свой восторг по этому поводу: ведь могло же оказаться, что это случайно попавший в лес банан. А может быть, существует какой-нибудь дикий банан? Все ведь возможно. Но