– Очень хорошо, я скажу, что меня беспокоит, – сказала Цейланг. – В этом деле есть очень много вещей, которые я не в состоянии понять.

Сидя на низком стуле, она смотрела на Арича. Они находились в маленькой круглой комнате. Арич плавал в крошечном синем бассейне. Выступавшая из воды голова была на одном уровне с лицом Цейланг. Они снова работали до поздней ночи. Она понимала причину такого напряженного графика, время безжалостно подгоняло, но особенности говачинского обучения вызывали у нее злое недоумение.

Уривы не привыкли к такому обращению.

Цейланг разгладила накидку. Теперь на ней было синее одеяние. Осталась одна ступень, и она сможет надеть черную мантию легума. Все в этой комнате было в тон накидке синим: стены, пол, потолок, бассейн Арича.

Высший магистр положил голову на край бассейна и заговорил:

– Задавай конкретные вопросы, чтобы я мог надеяться разрешить твое недоумение.

– Макки будет обвинять или защищать? Имитатор…

– Будь проклят этот имитатор! Очень велики шансы на то, что он сделает ошибку, выступая в роли обвинителя. Твои способности к суждению должны…

– Но если он не сделает ошибку?

– Тогда нам придется менять правила отбора в судейскую коллегию.

Цейланг отклонилась в сторону, чувствуя, как переместилось собако-кресло, чтобы ей было удобнее сидеть. Как обычно, ответ Арича лишь усилил ее неуверенность. Она не стала это скрывать:

– Я все время испытываю странное чувство: вы хотите, чтобы я сыграла роль, смысл которой пойму только в самый последний момент.

Арич шумно вздохнул и ударил рукой по воде, подняв сноп брызг над головой.

– Все это может оказаться пустой болтовней. В это время, послезавтра, Досади, возможно, просто перестанет существовать.

– Тогда я не стану легумом?

– Могу уверить тебя, что легумом ты станешь в любом случае.

Она внимательно посмотрела на него, уловив едва заметную иронию, а потом сказала:

– По какой узкой тропинке вы идете, Высший магистр!

– Едва ли. Моя дорога прямая и широкая. Ты же знаешь, чего я не могу сделать. Я не могу предать Закон моего народа.

– У меня точно такое же ограничение. Но это досадийское дело – великое искушение.

– Это опасно! Наденет ли урив человеческую плоть для того, чтобы понять условие человека? Позволите ли вы людям проникнуть в уривское общество в этом…

– Найдутся те, кто пойдет на это! Есть даже говачины, которые…

– Возможности для злоупотребления бесчисленны.

– Но вы же сами сказали, что Макки больше говачин, чем иные природные говачины.

Арич положил перепончатые кисти на край бассейна и выпустил когти:

– Мы сильно рисковали, когда готовили его к этому заданию.

– Больше, чем рисковали со мной?

Арич убрал руки и не мигая уставился на Цейланг:

– Так вот, значит, что на самом деле не дает тебе покоя.

– Именно так.

– Подумай, Цейланг, как близко ты позволишь мне подобраться к ядру уривства. Точно так же поступим и мы в отношении тебя.

– А Макки?

– Возможно, он зашел уже слишком далеко, и мы едва ли сможем оставить его в живых.

– Я поняла ваше предостережение, Арич. Но я все равно не понимаю, почему калебаны не могут предотвратить…

– Они открыто признают, что не понимают переноса эго. Но кто может понять калебана, а тем более контролировать его в таких щекотливых делах? Даже того, который создал Стену Бога.

– Ходят слухи, что Макки понимает калебанов.

– Он сам это отрицает.

Она погладила складку хватательной мандибулы, пощупала многочисленные шрамы, оставшиеся от переходов из триады в триаду. Эти бесчисленные переходы из семьи в семью в конце концов создали огромный разветвленный род. Но все они были уривами. Досадийский эксперимент грозил стать чудовищной пародией на уривство. Но однако…

– Как это захватывающе, – пробормотала она.

– Такова угроза.

– Нам надо молиться за гибель Досади.

– Возможно.

Она была поражена.

– Что…

– Это не должно погибнуть вместе с Досади. Наши священные связи дают гарантию, что ты, покинув Тандалур, сохранишь свое знание. Об этом знают многие говачины.

– А Макки?

– Инфекции имеют свойство распространяться, – сказал Арич. – Помни об этом, если дело дойдет до судебной арены.

◊ ◊ ◊

– Макки?

В сознании сразу возникло знакомое ощущение присутствия калебана, он слышал и чувствовал присутствие существа, которого, как он ясно понимал, здесь не было.

Приготовления оказались на удивление простыми. Они с Джедрик взялись за руки – он взял в правую руку ее левую, а свободными руками они ухватились за светящиеся стержни.

Макки пока не идентифицировал этого калебана и удивился вопросительным интонациям в его голосе. Тем не менее, он согласился с тем, что он – Макки, беззвучно высказав это калебану. Мысленно произнося слова, он вдруг остро ощутил лежавшую рядом Джедрик. Теперь она была не просто другим человеком. Он стал пробным носителем ее имитационной модели, иногда предвосхищая ее ответы.

– Вы пришли к взаимному согласию? – спросил калебан.

Макки вдруг ощутил присутствие в себе и Пчарки: это было похоже на дальний отголосок. Было такое впечатление, что Пчарки превратился в упрощенную схему, которую нащупывал калебан. Однако эта схема была все же настолько сложна, что ее правила не поддавались словесному выражению. Какая-то часть существа Макки отреагировала на контакт пробуждением внутреннего чудовища, и это чудовище село в кровати и возмущенно спросило:

– Кто осмеливается будить меня?

Макки чувствовал, что дрожит всем телом, и ощущал, что и Джедрик дрожит рядом с ним. Оба сильно вспотели – это был настоящий коммуникационный транс от контакта с калебаном или тапризиотом. Теперь Макки видел этот феномен совершенно в ином свете. Когда он подойдет к краю этой бездны…

Пока эти мысли, сменяя друг друга, шевелились в его голове, он вдруг ощутил какой-то сдвиг, какое-то неясное отражение чего-то, что можно было с большой натяжкой назвать движением. Теперь, несмотря на то, что он по-прежнему пребывал в своей плоти, он чувствовал неразрывную связь и внутренний контакт с телом Джедрик и знал, что она испытывает такое же ощущение.