— Ее отец сказал, что я тоже скоро увижу ад, — призналась Даша. — Мне теперь даже интересно, когда? Я теперь совсем не боюсь. Все думают, что ад — наказание, но это не так… Ад — это как платье. Вот ты типа купила себе красивое платье, а потом на тебя напали грехи: лень, чревоугодие, уныние, ты поправилась до ста килограмм. И в свое красивое платье не влезаешь. Но не потому, что платье тебя наказывает или плохо к тебе относится, а потому, что ты растолстела! Все просто!

— Миша заснул. Пойду, согрею ему молока, — младшая из Киевиц отправилась на кухню. Чуб увязалась за ней.

Они едва успели поставить большой древний чайник на плиту, когда послышался звон рассыпающегося стекла. Все трое бросились в круглую комнату Башни Киевиц… И все опоздали.

Зеркало было разбито, над колыбелью стояла Кылына — в руках у нее был окровавленный нож, который она только что вытянула из груди Машиного полугодовалого сына.

— Мама, нет! — крикнула Акнирам. — Я же просила!..

Кылына исчезла.

С воем Маша бросилась к кроватке ребенка.

Но на его одежде и постели отчего-то не было крови, и круглые глазки маленького светлоглазого Миши глядели на мать любопытно и радостно, щеки мгновенно стали румяными, губы улыбались — малыш был цел и совершенно здоров.

— Но как он выздоровел?.. Как выжил? — не веря в лучшее, Маша опасливо взяла сына на руки.

— Он — зеркало, — потрясённо сказала Акнир. — Воскрешая, его можно убить. А убивая — спасти. И мама знала об этом. Она не пыталась убить его! Она спасла твоего сына… Наверное, лишь на Бабы́ твой сын получил этот дар от предков.

— Кылына спасла моего сына? Зачем? — недоуменно спросила Маша.

— Миша-младшенький тоже зеркало, как Путешественник? — Чуб подошла к малышу, нагнулась к нему, растянула пухлые губы в улыбке, не в силах сдержать радость при виде его круглой счастливой и здоровой мордашки.

— Ляля, — потянулся он к Даше.

— Ляля? — повторила застывшая в балконных дверях Акнирам. И вдруг, сорвавшись с места, бросилась к ребенку, буквально вырвав его из рук Маши, прижала к груди:

— Папочка! Мой папочка… папочка, вот я и нашла тебя! Теперь мы будем семьей!

Чуб развернула подаренные ей ноты и прочла на полях:

Моя дорогая тетя Даша. Давно хотел признаться, что я был влюблен в вас с самого детства, когда мне было шесть, а вы, самая веселая и прекрасная тетушка в мире, каждый день водили меня на концерт… Жаль, что я так и не смог отплатить вам тем же. Надеюсь, эти ноты, купленные мною для вас в лавке Ижакевича, компенсируют это.

С любовью, ваш Вольдемар, он же — Миша Врубель-младший.

П. С. не знаю, правда ли это, но по семейной легенде «моей Лялей» я впервые окрестил вас еще до того, как мне исполнился год.

— Ух ты… а я и правда классная баба… и тетя наверное тоже «ух ты!» — ошалело произнесла Даша.

— Миша, — недоверчиво произнесла Маша. — Мой сын Миша был там? И искал отца? И спас его душу… А Кылына пришла туда, чтоб лишить Врубеля детей, заранее обречь их на смерть, и в результате сама…

— Папочка! — повторила Акнирам. — Папа… Вот что Врубель пытался сказать нам в соборе… «Моя любимая… внучка!». Он увидел меня в будущем. Ничего, ничего, папа, теперь я тебя воспитаю, как надо… теперь я сама с тобой буду на концерты ходить! Мой папа… — она подняла ребенка над собой, глядя на малыша, как на восьмое чудо света, доступное ей одной, и повторила: — МОЙ ПАПА!

Говорят, ведьма не может зайти в церковь, но это вранье. Украинские ведьмы издавна ходили на церковные службы, именно в церкви, благодаря особым ритуалам, их и вычисляли добрые люди, чтоб, «перекрестившись, плюнуть на самый хвост».

Лишь избранным ведьмам заказан ход в Божий храм. И Глава Киевских ведьм Василиса Андреевна относилась к тем, кому не стоит переступать церковный порог. Даже рядом, на святой церковной земле, она чувствовала себя неуютно и «моторошно» и старательно обходила бесчисленные церковные паперти, и ныне здравствующие, и оставшиеся от прежних, снесенных церквей Киева, уже забытых слепыми, но по сей день вызывающих у Главы беспокойство и страх, не считая десятков иных неприятных симптомов.

Однако здесь, в Прошлом, неосвященный Владимирский собор еще не стал настоящим храмом, и Василиса смогла пересилить себя и подойти к будущей твердыне вплотную.

Глава Киевских ведьм обменялась косыми недружелюбными взглядами исподлобья с княгиней Ольгой на дверях собора, опасливо посмотрела снизу на черные дула церковных колоколов и двинулась в сторону одинокой скамейки, на досках которой восседал большой черный ворон.

Даже не освященный Владимирский казался ей опасным как враг, еще не объявивший войну. Высокие тяжеловесные крепкие византийский стены обители святого князя напоминали крепости — он был наследником храмов Константинополя, вырастающих из земли в те далекие времена, когда к стенам городов слишком часто подступал неприятель, и храмы порой вырастали прямо из крепостных стен, и крепость была эталоном любой обители, и часто именно храм становился самой последней крепостью жителей…

— Так бывает, любовь давно прошла, а душу защемило… — послышался голос. — Весьма любопытный людской феномен.

Василиса опустилась на край скамьи, безрадостно осмотрелась и нервозно разгладила складки на массивных коленях. Даже тут, промозглой серой осенью конца XIX века, она не изменила своей любви к ярким цветам — ярко-синяя блуза, ярко-рыжая юбка, коричневое бархатное пальто с узором и такого же цвета шляпка с синими и рыжими лентами.

— Вы словно Дьявол, заполучивший людскую душу, — неодобрительно сказала она. — Играетесь с ней, как дитя с погремушкой…

— Вы, ведьмы — те же люди, — парировал голос, — как бы вы не кичились своим отличием от ничтожных слепых! — Черного ворона больше не было, теперь на скамье рядом с Главой ведьм сидел Киевский Демон с двумя осколками зеркала в руках. — Вы, видимо, полагаете, что я Мефистофель, который украл ее душу… Зачем? Чтобы держать ее в склянке… отправить прямиком в ад? Или громыхнуть при встрече: «Теперь твоя душа — моя!».

— И зачем она вам?

— Половина души, как половина карты, не в силах указать слепому правильный путь.

— И путь ведет к вам? — саркастично спросила Глава.

— Вы знаете сами, ее путь пролегает сквозь пекло, и ей не пройти, не имея ни карты, ни компаса.

— Боюсь, нам всем вскоре придется пройти через это. Первая часть пророчества Великой Марины сбылась, сбудется и вторая. Когда в Город придут Трое, древние, которых Марина уложила спать на тысячу лет, проснутся, врата всех Провалов откроются, и тот свет воцарится на этой земле, и каждому воздастся по вере его… И, если вы вернете ей душу, она может выбрать не ту Мать.