Наверное, на нас было смешно посмотреть со стороны: толстый мужчина и его тяжелая лошадь, пробирающиеся через сугробы и отягощенные здоровенным бревном. Я тихонько поскуливал от ужаса, мое дыхание стало быстрым и неровным. Я пытался унять свой страх, но не мог; и чем больше я уступал ему, тем сильнее он становился — как у мальчишки, визжащего в отчаянии, когда ночной кошмар убеждает его, что ему уже не укрыться в безопасности дня.

В стремительно темнеющем мире не раздавалось ни звука. Был слышен лишь скрип наста под копытами Утеса, мое хриплое тяжелое дыхание и шорох дерева, волочащегося по снегу. И тут лес где-то далеко позади нас на секунду очнулся. До меня донесся раскат смеха — звонкого, чистого и мелодичного, как птичья трель. Но от этой своей чистоты — невероятно пугающего.

Смех, как плетью, подстегнул мой страх. Забыв о чувстве собственного достоинства, я рванул вперед так, что обогнал безмятежно бредущего коня. Я несся до самого дома и влетел внутрь, будто меня преследовали призраки древних забытых богов. Захлопнув за собой дверь, я прислонился к ней спиной, задыхаясь и непроизвольно дрожа. Сердце как сумасшедшее билось в груди, а кровь пульсировала в висках. В очаге полыхал огонь, и рядом шумел закипающий котелок. Я уловил аромат горячего кофе. Разведчик Хитч уютно устроился у очага на моем большом стуле. Он взглянул на меня и улыбнулся.

— Вижу, лес сегодня дышит ужасом.

Он медленно поднялся и подошел к только что захлопнутой мною двери. Хитч открыл ее и окинул взглядом темнеющий пейзаж. Он тихонько присвистнул, словно в восхищении, а я стоял, сгорая со стыда. Потом он оглянулся на меня через плечо, и удивление на его лице показалось мне совершенно искренним.

— А уже позднее, чем я думал. Должно быть, я задремал, поджидая тебя. Ты все это время пробыл в лесу?

Я сдержанно кивнул. Мой ужас схлынул, вытесненный стыдом, но сердце все еще колотилось, а горло пересохло так, что я не мог говорить. Тогда я принялся стаскивать с себя верхнюю одежду. Стоило мне распахнуть плащ, как я ощутил запах пота и страха. Никогда прежде мне не было так стыдно.

Хитч продолжал смотреть наружу.

— И ты притащил с собой бревно. Проклятье! Невар, ты не перестаешь меня поражать. Ну-ка раздевайся и приходи в себя, а я пока позабочусь о твоей лошади. Я хочу поговорить с тобой.

К тому времени, как вернулся Хитч, я успел сменить рубашку и немного взять себя в руки. Он свободно воспользовался моим гостеприимством, но, как и в прошлый раз, внес свой вклад — кофе и три яблока, которые он положил на полку. Но лучшим подарком оказалась буханка хлеба с изюмом и корицей. Сверху он был присыпан сахарной пудрой. Он восседал в своих обертках, словно король на троне. Я не стал даже прикасаться к подаркам. Вместо этого я выпил три черпака воды, умыл лицо и руки и пригладил встрепанные волосы. Меня унизил собственный страх, а еще больше то, что Хитч это видел. И я никак не мог забыть тот насмешливый звонкий смех.

Хитч потопал ногами, чтобы стряхнуть снег, вошел и плотно закрыл за собой дверь. Снаружи уже совсем стемнело.

— Ты еще не разрезал хлеб? Он вкуснее, если его подрумянить на огне, — обратился он ко мне, словно не видел, что я дрожал, как последний трус.

Я был благодарен за то, что он уводит разговор в сторону, но это только усилило мой стыд.

— Я займусь этим сейчас, — сдержанно ответил я.

Я нарезал благоухающий хлеб толстыми ломтями, и мы устроили что-то вроде маленькой жаровенки, чтобы подрумянить его. От жара аромат усилился, заполнив комнату. Мы оба жадно принялись за еду, макая хлеб в горячий кофе. По мере того как я ел, ко мне возвращалось мужество, словно я утолял не только голод. Хитч понимающе на меня поглядывал, и через некоторое время я не выдержал.

— Итак, что же привело тебя ко мне? — спросил я.

Он ухмыльнулся.

— Я ж тебе говорил. Перебежчик. — Он усмехнулся старой шутке и добавил: — Верно, ты хотел узнать, зачем меня сюда принесло, а?

Я кивнул, стараясь не хмуриться. Меня раздражало, когда он начинал разговаривать так, словно был невежественным глупцом. Я понимал, что это всего лишь маска. Но зачем ему носить ее передо мной?

На его лице мелькнула новая улыбка, и я неожиданно понял, зачем он так поступает. Чтобы задеть меня. Чтобы напомнить, что и я тоже делаю вид, будто не являюсь сыном-солдатом из благородной семьи.

— Я пришел сказать, что доставил Эмзил твой мешок с подарками.

Я сразу же заинтересовался.

— И ей они понравились?

— Не могу сказать. Она вынудила меня оставить мешок на пороге; сказала, что заберет его после того, как я уеду. — Он покачал головой. — Она прорезала новое отверстие в двери. Поперечную щель, в которую она может просовывать свое старое ружье и угрожать людям, не открывая двери.

Тревога вытеснила радостное предвкушение.

— Звучит не слишком-то весело.

— Так и есть. — Он внимательно наблюдал за мной. — Полагаю, хуже, чем быть самой бедной семьей в бедном городе, — только оказаться самой богатой семьей в бедном городе.

— Что ты хочешь этим сказать? Я послал ей совсем немного; не то, что можно было бы счесть богатством.

— Ну, чтобы стать самым богатым в бедном городе, нужно не так уж и много. Несколько мешков картошки, погреб с капустой и морковкой… это может вызвать зависть соседей. Людей убивали и за меньшее.

Если бы он ударил меня в живот, больнее бы мне не стало. Мое сердце дрогнуло и забилось неровно.

— Что я наделал? — спросил я себя.

Огород, который должен был помочь Эмзил продержаться суровую зиму, сделал ее мишенью для соседей. Почему я не предвидел, что все будет именно так?

— Ты воспользовался магией в собственных целях, а в ответ она ударила по тебе. Конечно, я предупреждал тебя уже после того, как ты это сделал, так что я не вправе сказать: «Я же тебе говорил». Однако теперь тебе стоит сделать кое-какие выводы и не повторять своих ошибок.

— Насколько у нее все плохо? Она в порядке?

— Я видел лишь ствол ее ружья, и он показался мне вполне благополучным. Ты когда-нибудь замечал, каким огромным кажется дуло, когда оно на тебя направлено? Клянусь, когда она просунула ружье в щель, оно показалось мне громадным, точно пушка. Она довольно умна. Отверстие прорезано на уровне живота. Самая крупная мишень в человеке, и худший из известных мне способов сдохнуть.

Я так и не получил ответа на свой вопрос, но мое воображение охотно нарисовало мне сотню самых мрачных картин. Неужели мое доброе дело навлекло беду на семью Эмзил? Неужели ей приходится спать вполглаза и она боится оставить детей хотя бы на несколько мгновений?

Впрочем, язвительная часть моего разума задалась вопросом, не всегда ли она так жила.

Я был больше не в состоянии об этом думать. Мои мысли внезапно перепрыгнули на другой предмет.