«Чушь! Бред! Твой Бог только и умеет, что убивать. Я, например, куда милосерднее: я восстанавливаю погубленное».

«Что ж, на это можно ответить: твоей рукой движет Бог».

«Перестань! Ты слишком образованна, чтобы верить в эти сказки. Твоих родителей я еще могу понять, но тебя? Гора Синай и Тора, данная Моисею на скрижалях! Не можешь ты верить в эти легенды!»

«Не могу? А отчего, по-твоему, я хожу каждую неделю в синагогу?»

«По привычке. Оттого что ходишь туда всю жизнь. Оттого что так делают все приличные люди. И там исполняют красивую музыку. Хорошая встряска, эмоциональный душ».

«Я могла бы рассердиться, по-настоящему рассердиться, но не стану. Тео, послушай, когда все это кончится? Я тоже не бесчувственный чурбан, видит Бог, я все понимаю, но вдумайся: Лизл ведь не единственная, кто погиб безвременно и жестоко. Вспомни моего брата! По-твоему, родители…»

«Я не хочу говорить о Лизл», — холодно прервал он.

«Тео, я же стараюсь помочь!»

«Здесь ничем не поможешь. Мы родимся, страдаем и умираем. Не помню, кто это сказал, но это чистая правда, и добавить тут нечего».

«Не знаю. Звучит красиво, лаконично, глубокомысленно. И очень-очень горько. А вот верно ли?..»

«Айрис, длить этот разговор бессмысленно. Жаль, что я его затеял. Ходи в синагогу, раз это доставляет тебе удовольствие. С моей стороны было бы даже бессердечно лишать тебя такой радости».

«Ты и не можешь это сделать. Но все равно спасибо за заботу».

Айрис вспоминала этот разговор снова и снова. Когда же, в какой момент они перешли невидимую черту и начали разговаривать так иронично и холодно, словно противники, которые ищут друг у друга самые уязвимые, слабые места? Откуда эта дистанция, эта вежливая, учтивая враждебность?

Сердце стучало тяжело и гулко. Она проехала по тихим улицам, свернула на аллею к родительскому дому, ощущая каждый редкий удар сердца и мурашки по всему телу. Как когда-то в школе, перед выпускными экзаменами. Перед неведомым испытанием.

У парадных дверей она усилием воли расправила сдвинутые брови, надела улыбку.

— Здравствуй, здравствуй, папа! Мама, ты чудесно выглядишь! Привет, Эрик, как дела?

В доме пахло свежеполированной мебелью. И просто — свежестью. На столе в столовой розовые полотняные салфетки. Мамины волосы уложены безукоризненно, волосок к волоску. Айрис сообразила, что сама она не занималась волосами уже неделю, и поспешно спрятала за уши нерасчесанные и не очень чистые пряди.

— Плохо, что ты не привезла детей, — сказал папа. — Ну, ничего, мы заедем попозже днем, когда Лора проснется. Как там моя куколка? Подросла?

— Не знаю, папа. Я же вижу ее каждый день. — Дедушкина куколка, счастливица Лора, ничего не взяв от родителей, уродилась в бабушку: такая же рыжая и радостно удивленная.

— Ну вот, — вздохнула мама, когда они уселись за стол. — Вот и сбылось мое желание. Я повидала Дана. Потрясающая страна. Они возили нас везде и всюду.

— И пирамиду Солнца в Теотиуакане посмотрели?

— Конечно, конечно! Хорошо, что я перед поездкой прочитала «Завоевание Мексики». Если не знать истории, то увидишь просто кучу камней, в крайнем случае — оценишь мастерство строителей. А я представляла все как наяву! И бесчинства Кортеса и его людей…

Айрис слушала вполуха. Дан. Дена. Их дети и внуки. Каменный дом, обнесенный кованой железной изгородью. Магазин в районе Зона Роса. Оптовые поставки, семьдесят служащих.

— Дан говорит, твоя мать по-прежнему красавица и ничуть не постарела, — сказал напоследок папа. — Да… Я сделал удачный выбор. Бери с меня пример, Эрик, и дело в шляпе! Сколько же я знал девушек, и ни одна даже мизинца ее не стоила. На них и времени-то тратить не хотелось. Зато когда я встретил эту!..

Айрис, опустив глаза, пила кофе. Ее муж никогда не скажет так про нее.

— Как Тео? Настроение получше? — спросил папа. И, покачав головой, добавил: — Бедняга, что он пережил!

— Вы очень кстати вступили в клуб, — промолвила мама. — Там и теннис, и всякий другой спорт. И общение. Это лечит.

— Я, честно сказать, немало удивился, когда вы вступили, — заметил папа и снова, на сей раз неодобрительно, покачал головой. — Уж больно бойкая там публика. И пьют чересчур много.

— Ничего подобного, — возразила Анна. — В клубе, как и везде, попадаются самые разные люди. Ты же не водишь знакомство со всеми подряд. Там тоже можно выбирать. Кстати, многие наши друзья состоят в этом клубе. Они, по-твоему, бойкие? Да?

— Все равно, — не сдавался папа, — там околачивается множество сомнительных личностей. Я никак не думал, что такая атмосфера придется Тео по нраву.

Айрис попыталась оправдать мужа:

— Он играет в теннис, ненадолго заходит в бассейн и возвращается домой.

— А тебе, судя по всему, клубная суета не по душе? — Папа явно не желал менять тему.

— Мне все равно.

— У них же там, прости Господи, публичный дом! Сборище блудливых котов и кошек!

Эрик засмеялся. Мама удивленно вздернула брови:

— Бог мой! Джозеф! Что за выражения!

— Сильные выражения. И вполне заслуженные! Я недавно обедал в компании клубных завсегдатаев. Некоторые — мои ровесники. Некоторые даже старше. Только двое, кроме меня, живут с первыми женами. А остальных тошно слушать! По три выводка детей — от каждой жены; все вперемешку — свои дети, приемные, не разберешь. Один тип женился на девице моложе его собственной дочери; другой спутался с чужой женой. Тьфу! Безумие какое-то!

— Дед, а что ты предлагаешь? Переделать мир? — спросил Эрик.

— Не знаю. Но одно скажу точно: спускать таким людям нельзя. Если так дело пойдет, скоро семей-то настоящих не останется. Помнишь, что сказано в Законе Моисеевом о блуднице? Ее надо закидать камнями!

— Джозеф, — тихонько проговорила мама, — не в буквальном же смысле?

— Разумеется, нет. Фигура речи. Но чего определенно нельзя делать, так это приглашать блудницу в дом и сажать ее за один стол со своей женой. Таким людям не место в обществе! Ох уж мне эти разводы! Одно прелюбодейство на уме!

— Ты похож на Мери Малоун, — засмеялась мама. — Добропорядочный старомодный католик!

— Мы с Малоунами о многом судим одинаково. Мы прожили бок о бок долгую жизнь. Ты это знаешь не хуже меня. О, вот и Тео!

Тео с ракеткой в руках остановился на пороге. Свитер небрежно наброшен на плечи, рукава стянуты спереди узлом. Он так благородно, так ненарочито элегантен. Должно быть, не я одна, а все, все до единой женщины видят это. Тео сел к столу.

— Мы тут беседовали о клубе, — обратился к нему папа.

— Я знаю. Слышал, перед тем как войти.

— Н-да. Похоже, наши единоверцы постепенно ассимилируются. Им уже не отрясти с ног и подола грязь современной цивилизации.