Теперь я смогу влиять на события, смогу заставить Махмуда оправдываться перед Синаном, заставлю его совершать поступки, которых он не задумал заранее.

Если удается заставить врага действовать в спешке, то можно подтолкнуть его к ошибкам и неосторожным поступкам. Старая политика: никогда не оставляй врага в покое, заставь его постоянно действовать.

Контрмеры как в войне, так и в дипломатии никогда не бывают столь же хороши, как прямые меры. Нападение, постоянное нападение — вот в чем должна заключаться политика всех людей, всех народов при встрече с врагом. Нападать то здесь, то там, то где-нибудь еще; заставить врага постоянно обороняться и держать его в напряжении из-за невозможности определить, откуда может обрушиться следующий удар.

Весть о моем присутствии дойдет до Синана, и поистине Махмуду нужно быть великим хитрецом, чтобы его объяснения удовлетворили Старца Горы.

Синан, управляющий толпой фанатичных приверженцев, должен постоянно знать обо всем происходящем. Он должен быть искусным музыкантом, готовым играть на всех струнах душ человеческих.

Махмуд что-то замыслил и осуществил без него, и я не верил, что Синан посмотрит на это сквозь пальцы. Махмуд сумел искусно пробиться к значительному положению, но его собственные хитрые уловки наверняка рано или поздно его подведут. И я должен позаботиться, чтобы это случилось не когда-то позже, а сейчас.

Ветер легко уносит сухие осенние листья, но ещё легче разрушает судьба человеческую удачу. Мою удачу — или его?

А потом я сделал то, что должны делать все люди… я заснул.

Рассвет бросил лимонно-желтый отсвет на стену моей комнаты, я поспешно кинулся к окну и взглянул во двор. Там ещё лежали глубокие тени, так что я помылся, тщательно оделся и перемотал тюрбан.

Из седельных сумок я достал вещества, которые собрал для меня Хатиб — древесный уголь, серу и белые кристаллы со стен конюшни. Я смешал это все в правильной пропорции и поместил в белый мешочек, который спрятал в седельную сумку. Получилась полная сумка готовой смеси.

Из собранных трав я приготовил несколько препаратов, растерев сухие листья в порошок и завернув их в клочки бумаги; эти пакетики я спрятал в складках своего тюрбана.

Может быть, это мой последний день на земле.

Надо смотреть правде в глаза. Если я убегу отсюда и спасу отца, то это будет по меньшей мере чудо. В таком месте оружие может помочь, но не может принести победы.

Как это я сказал в тот вечер в Константинополе?

«Мой разум — мой меч».

Так и должно быть.

В коридоре послышался шум поспешных шагов, и дверь рывком распахнулась.

На пороге стоял Махмуд, глаза его горели ненавистью.

— Что ты сделал? Если ты думаешь ускользнуть от меня…

Улыбаясь, я припомнил поговорку: «Кого боги хотят погубить, того вначале лишают разума».

Моя улыбка привела его в бешенство, чего я и ожидал, так что я подлил масла в огонь:

— Ускользнуть от тебя? Ты ещё не понял ситуацию, Махмуд. Это тебе от меня не спастись.

Его ярость меня изумила, и я узнал о Махмуде ещё кое-что. Став старше и сильнее, он ещё и стал полностью нетерпимым к ограничениям своих желаний, нетерпимым до такой степени, которая граничила с умственной неуравновешенностью.

— Какова причина твоей вспышки?

— Синан желает видеть тебя!

Удалось ли мне поколебать его самоуверенность?

— Махмуд, когда ты уже научишься учитывать не только то, что делаешь сам, но и то, что могут делать другие? Синан — великий мастер интриги, а ты — всего лишь ученик. Можешь быть уверен, он знает о твоих замыслах больше, чем ты подозреваешь. Если ты считаешь, что когда-нибудь сможешь занять место Синана, то глубоко ошибаешься…

Конечно же, он думал об этом, ибо верность была Махмуду неведома. Кем бы ни был его очередной господин, он тут же начнет пытаться вытеснить его. Он любил власть, терпеть не мог склоняться перед нею, однако был из тех людей, которые могут убить злобно и внезапно, просто от раздражения. Я шел по тонкой черте между его властолюбием и своей смертью.

Рашид ад-дин Синан был знаменит величием, которым окружил свое положение.

Он никогда никому не позволял присутствовать при своей трапезе. Он много слушал, а говорил мало и только после тщательного рассмотрения дела. Появляясь на людях, вел себя осторожно и правил более за счет силы своей личности, чем за счет страха.

Исмаилиты пользовались убийством как средством ведения войны, поставив на это средство, поскольку у них не было большого войска. Выбранный ими способ был поистине смертельно действенным.

Синан, однако, не пренебрегал и дипломатическим искусством, улаживая дела своей секты.

Славился он также чудесами, которые ему приписывала молва; впрочем, осталось не установлено, в какой степени эти чудеса объяснялись вторым зрением, передачей мыслей или ясновидением. Те же самые результаты можно легко получить, владея некоторыми тайными сведениями.

Как-то на диспуте по религиозным вопросам он предсказал смерть множеству своих противников. Синан сообщил каждому день и место его смерти, и все они умерли примерно так, как он напророчил.

Ни один из этих сорока человек не умер от кинжала, так что Синана стали бояться ещё больше.

Я не зевал и глядел в оба, когда меня вели в длинный зал, где на возвышении сидел Синан. Пока мы приближались, он смотрел на нас долгим, внимательным взглядом.

Стража остановила нас примерно в пятнадцати футах от него. Не обращая внимания на Махмуда, он пристально изучал меня.

— Ибн Ибрагим или Кербушар, почему ты назвался не своим настоящим именем?

Исмаилиты, с точки зрения мусульман старого толка, считались еретиками, и среди них было немало вольнодумцев, поэтому я отважился на откровенность:

— Чтобы было проще путешествовать и чтобы избежать пересудов. Я не могу сказать, что я христианин, не могу ещё считать себя и истинным мусульманином, хоть и изучал Коран.

— Кто же ты тогда?

— Я вопрошатель, о светлейший, искатель знания. Я немного лекарь, географ, а когда появляется благоприятная возможность для опытов — немного алхимик.

— Ты знал Аверроэса?

— Он был моим добрым другом. И Иоанн Севильский тоже.

— А зачем ты пришел в Аламут?

Махмуд начал что-то говорить, но я опередил его:

— Меня пригласили приехать. Я понял это так, что приглашение исходит от тебя. Я поспешил принять его, ибо наслышан о твоих великих познаниях в алхимии, но, когда прибыл, то обнаружил, что это Махмуд аль-Завила пригласил меня. Он мой старый враг ещё по Кордове.

Синан жестом приказал Махмуду молчать.