Слова «моя жизнь» – последние в тексте, и мы, наконец, можем увидеть в этих словах, таких редких, не только отчет о работе Дома Ланвен, «торгового предприятия», но и откровенный автопортрет Жанны. Здесь и упоминание о коллекции образов, страсти к документализации – это «художественные формы, хранящиеся в памяти»; скромность и сдержанность, которые кутюрье передавала своим моделям, потому что, по ее словам, «умеренность – необходимое для меня качество». Это видно еще и в постоянном повторении слов «для меня, по-моему мнению», «мое личное видение», «как мне представляется наилучшим».

Очевидны ее пристрастия в живописи – Ренуар, чьи работы она коллекционировала, Берар, с которым она работала над театральными костюмами. Упоминая свою любовь к молодости, она словно бы намекала на свое обожание вечной «юной девы». В заключительных словах Ланвен сказала, что «работа происходит естественно, став инстинктом, необходимостью, истиной, еще одним языком для разговора с миром».

В этом чувствуется намек на скорый уход, на желание подвести итоги. Получился своебразный рассказ Жанны Ланвен о своей жизни, почти автобиография, история не об одежде, а о том, как «работа» превратилась в «еще один язык для разговора с миром».

Новые куколки моды

Хотя и наступило время ретроспективных оценок и раздумий о пройденном пути, Жанна оставалась все так же внимательна к новшествам и изменениям, происходившим в мире.

В 1945 году Париж снова стал считаться столицей мировой моды, а мода воспринималась как типично парижское явление. Благодаря моде, стало возможным восстановить притягательный образ страны. Коллекции весны 1946 года, первые с начала войны, ориентированы на экспорт, а показы проводятся с необыкновенным размахом. По замыслу Рауля Дотри, президента организации, занимавшейся помощью жертвам войны, под названием «Французская взаимовыручка» и, как известно, постоянного клиента Ланвен, Синдикат парижской моды решил устроить выставку в Музее декоративных искусств, которая должна была показать, что мир моды все еще интересен и ярок, и привлечь фонды для развития. Для этой выставки самые большие дома моды представили копии моделей того сезона, сшитые по более скромному стандарту и не из таких дорогих тканей.

В павильоне Марсан 28 марта 1945 года открылся «Театр моды».

Целый арсенал накидок размером с носовой платок, шляпок, умещавшихся на ладони; платьев и костюмов на двухсот миниатюрных манекенах; украшений, туфель и аксессуаров для модниц из страны лилипутов. Все это располагалось на фоне декораций, созданных многими художниками, и не только самыми известными: выбирали тех, кто был способен передать изящество, юмор, соблазнительность и шарм, легкость отношений – одним словом, то, что ассоциировалось с парижским стилем. Художники Динимон[816], Тушагю, Грау-Сала[817] вместе со множеством самых модных тогда в столице декораторов и дизайнеров театра и кино – Эмилио Терри[818], Жорж Жеффруа[819], Жорж Вакевич[820]. Главные волшебники этой феерии, такой типичной для тех времен отчаяния и надежды, – Кристиан Берар, художественный директор, и Борис Кохно, художник по свету.

Оба художника, близкие друзья Мари-Бланш и постоянные посетители дефиле на улице Фобур, 22, удачно обыграли нехватку материалов, людей и средств, создав отличные образы модниц своего поколения на железных каркасах, с лицами из глины.

Эти фигурки, специально созданные для музея изобретателем Жаном Сен-Мартеном по рисункам художницы Элиан Бонабель, с настоящими волосами, походили одновременно на театральных марионеток и сюрреалистических кукол.

Из небольших групп кукол было составлено множество маленьких сценок: прогулки на фоне декораций, изображавших сады Тюильри, Вандомскую площадь, Новый мост, Елисейские Поля, изящные колоннады, волшебную карусель, зачарованный грот, какие-то улицы без названия с деревянными скамеечками, так и приглашавшими присесть, обняв за плечи свою спутницу.

Если говорить коротко, все это было очень по-парижски, легко и даже легкомысленно.

Париж, театр?! Не стоит забывать, что последняя театральная труппа, дававшая представления четыре года, состояла вовсе не из артистов, а зима после Освобождения была особенно суровой, ледяной и снежной. Электричество работало с перебоями. Угля по-прежнему не хватало. Самых необходимых продуктов, мяса или молока, тоже было в обрез. Черный рынок продолжал работать. Некоторым парижанам даже казалось, что жизнь стала еще труднее, словно война и не закончилась, но все-таки больше не приходилось кормить захватчиков.

Сегодняшние лишения уже были не такими, как вчера…

В «Театре моды» находились творения Балмена, Гре, Карвена, Роша, Скиапарелли, Пату, Эрме, Картье, вечно юного Жака Фата. Под маркой Люсьена Лелонга фигурировала модель с глубоким декольте, которую можно было принять за работу Кристиана Диора, словно сошедшую со страниц new look 1971 года. Жанна Ланвен послала туда много моделей[821]. Все эти модели сфотографировал Себергер, чтобы ясно видеть результат: куклы и театр, наконец, соединились.

Кутюрье лично присутствовала на открытии «Театра моды» вечером 27 марта вместе с Робертом Лакостом, министром промышленности, и руководством Синдиката моды – Люсьеном Лелонгом, тогда еще президентом, и начальником отдела по связям с общественностью, Робертом Риччи. Были там и Мари-Бланш, и Мари-Лор де Ноай, и Луиза де Вильморен.

Предполагалось, что выставка «Театра моды» закроется 6 мая 1945 года, но она продлилась до 8 мая – дня капитуляции немцев в Берлине.

Маленькие посланницы моды объездили несколько больших городов, жителям которых стоило напомнить, что Франция продолжает творить. В декабре они оказались в Лондоне, затем покорили Лидс, Барселону, Копенгаген, Стокгольм, Вену, добрались в 1946 году до Нью-Йорка и Сан-Франциско.